Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
С утра в понедельник под плачевный звон всех колоколов потянулись из Стариц несколько тысяч горожан с обозом и тысячи полторы ратников. До Новгорода путь был неблизкий, и у старицких удельщиков, пребывающих в полном неведении, не раз возникали сомнения: примет ли такую ораву господин Новгород? Знали старичане, что на призыв князя Андрея встать единой силой против Глинских и малолетнего государя новгородцы откликнулись слабо: торговый народ всегда скуповат на гостеприимство и траты.
Фёдор Колычев умчал с Донатом из Стариц раньше горожан почти на сутки. Перед выездом у него был серьёзный разговор с отцом. Боярин Степан хорошо
— Ты, Федяша, исполняй волю князя Андрея с прилежанием, но не тешь себя надеждами на то, что новгородцы распахнут руки и обнимут тебя и старичан с почтением. Нет, того не будет. Жди худшего. Тому причины веские. Знай, что церковь новгородская в цепких и твёрдых руках архиепископа Макария. Он же свояк митрополита Даниила, потому слово Макария на вече никому не дано осилить. Скажет, что не надо пускать старицких в град, и не пустят. То первое. А более важная, неодолимая для тебя препона в том, что наместник князь Борис Горбатый в родстве с конюшим Овчиной-Телепнёвым. Вот и подумай, что тебя ждёт.
— А ежели, батюшка, идти к воеводе Бутурлину на поклон? Он же новгородский и, говорят, Москву не чтит. Да и с Глинскими есть старые счёты. Поди, отзовётся.
— Тут иная стать, сын мой. Воевода Иван Бутурлин, как истинный воин, верен чести. Она для него превыше всего. Он целовал клятвенную запись верно служить великому князю. Потому не нарушит её даже под пытками. Одно слово, не человек, а кремень.
— Как же теперь быть, батюшка?
— Исполняй волю князя. А иного тебе не дано. Но поступай во всём по-разумному. Да помни: как доведётся сказать слово князя Андрея новгородцам, там уж сам поберегись. А на рожон не лезь. Может случиться и так, что князь Овчина-Телепнёв пошустрее, чем князь Андрей проявил прыть и в граде уже стоят возле вельмож его опекуны. Будь зорче и не ищи себе острога.
— Ой, батюшка, не кривая ли дорожка от того пойдёт? — возразил Фёдор. — Я служу князю Андрею не щадя живота и не за страх. Потому говорю: чему быть, того не миновать.
— Горяч ты, сын мой. На иудин грех, Боже упаси, я тебя не толкаю. То будет честное бережение. Уйдёшь от новгородцев, подайся в сторону Кижей, на Онегу. Там на отшибе в тайге живёт охотник Игнат Суббота. Примет тебя, как родного сына. У него и поживи. Туда же и Ульяшу с сыном отошлю, ежели что. Теперь отправляйся в путь не мешкая, да хранит тебя Господь Бог.
Фёдор простился с близкими. К матушке Варваре прижался, княгиню Ульяну трижды в плачущие глаза поцеловал, сынка Степу, ещё несмышлёныша, приласкал и покинул с Донатом подворье. В Старицах в этот час ещё было спокойно.
Фёдор и Донат помчались по накатанной дороге на Торжок. Но путь по ней оказался опасен. Едва старицкая дорога влилась в тверскую, как гонцы увидели на ней непрерывное движение. От Твери к Торжку двигались десятки подвод с грузами, шли конные, пешие, и среди путников было много ратников, словно торопились куда-то на сборы. Фёдор рискнул-таки продолжать путь по дороге. Кони были ещё свежие, сильные, и гонцы ехали хорошей рысью. В сумерках где-то недалеко от Торжка они нагнали конный отряд из десяти воинов и обошли его. Да тут же услышали окрик: «Стой, стой! Именем государя, стой!» Побратимы
В Новгород старицкие гонцы добрались лишь на седьмой день. Оставив коней на постоялом дворе Торговой стороны, близ Ярославова дворища, они отправились на Софийскую сторону. Миновав Ярославово дворище, они поднялись на мост, с моста в крепость через открытые ворота. В тот миг, как они вышли на площадь, в городе затрезвонили колокола. Это был набат. Вместе с церковными бил и вечевой колокол, сзывая новгородцев на вечевую площадь. И вскоре сотни, тысячи горожан заполонили вечевое дворище. Многие из них были вооружены. Да и ратники среди горожан были.
Донат и Фёдор остановились у стены, возле восточных ворот, выходящих на Волхов. Они поняли, что пока не следует двигаться дальше, и теперь соображали, как лучше донести слово князя Андрея до новгородцев. И Фёдор почувствовал, что именно сейчас он должен выбежать на помост пред вечевым колоколом и кликнуть клич, призывающий на борьбу против Глинских. Если же промедлит, то этот клич вовсе не прозвучит. И Фёдор двинулся вперёд, к помосту. Вот он продирается меж новгородцев, до помоста уже несколько сажен, и он пуст. Ещё несколько мгновений, и клич князя Андрея Старицкого раздастся из уст Фёдора.
Но этих нескольких мгновений Фёдору не хватило, чтобы добраться до помоста. Под одобрительные крики толпы на помост, где когда-то стояли языческие боги, взошёл новгородский архиепископ Макарий. Фёдор ещё рвался вперёд, но сильная рука Доната задержала его.
— Остановись, боярин. То дерзко и безрассудно, — прошептал Донат Фёдору на ухо.
Той минутой владыка Макарий поднял руку и попросил тишины. Лишь только страсти улеглись, он сказал:
— Люди новгородские, дети мои, глагольте едино: что бывает за измену крестному целованию? Еди-но! — Макарий вскинул вверх руку.
И под это движение славные новгородцы выдохнули трижды:
— Смерть! Смерть! Смерть!
Гул, словно небесный гром, прокатился над Софийской площадью, над собором Софии Премудрости, поднял тучи ворон и галок, валом переместился за Волхов. И снова Макарий, ещё полный сил, властный и величественный, в расшитой золотом ризе, вскинул руку.
— То клятвопреступление совершил князь Андрей Старицкий! Он, удельщик, жаждет Мономахова трона, ищет гибели нашего юного государя Иоанна Васильевича. Теперь же идёт к нам, чтобы мы, христолюбивые государевы дети, предали, как Иуды, нашего царя и вошли в сговор с клятвопреступником. Куда подвигнетесь, славные новгородцы?
В сей миг из толпы выбрался высокий, статный купец с русой бородкой, в алом суконном кафтане. Крикнул звонко и задорно:
— К оружию, новгородцы! К оружию, браты! Да не посрамим чести, не пощадим живота! Сойдёмся впритык с изменниками!
Молодого купца сменил воевода Иван Бутурлин, муж зрелый и могучий, с мечом на поясе.
— Люди новгородские вольные, сказанное вами достойно великого града. Но моя рать крепка, и я закрою путь старицким воям в наш град. Скажу однако: крови не будет. Судить клятвопреступников не нам, а государю. Так ли?