Честная игра
Шрифт:
— А если у меня нет представления и если я как это ты сказал? — ага… неуравновешенна… то ты не жалеешь, что женился на мне?
Она посмотрела на Джервеза и увидела, как его лицо вдруг странно потемнело. Он крепко прижал ее к своей груди, страстно целуя ее глаза, волосы, рот… Его поцелуи обжигали и делали больно… они были так безумны, так пылки…
Казалось, что тень на его лице окутывает и ее. Смутно из этой темноты Филиппа услышала голос Джервеза, взволнованный и ликующий:
— Моя, моя!..
ГЛАВА VIII
Не
И в этом сказка вся?
Иль будем мы искать, как прежде,
как теперь,
Другую дверь?
Мари Брент-Уайтсайд
Как много было написано о самоанализе; в последнее время такими словами, как «скрытый комплекс» или «половое воздержание», в некоторых кругах общества перебрасываются так же легко, как «с добрым утром» или «Хэлло!».
Большой еще вопрос, указывает ли многословие на присутствие духовного содержания или на его отсутствие. Филиппа была продуктом своего века в том смысле, что она принадлежала к тому молодому поколению, которое, казалось, решило заставить себя слушать, независимо от того, было ли у них что-нибудь сказать, что стоило бы слушать; она привыкла к тому, что мужчина и женщина открыто разбирают вопрос о своем разводе, разбирают все подробно с заинтересованными друзьями; развод обычно встречался смехом и легким цинизмом.
Джина Хейз, подруга Фелисити, собираясь развестись со своим мужем, изменившим ей с ее лучшей подругой — инцидент, разбиравшийся весьма детально между ними тремя уже несколько недель! — рассказывала, как смешной анекдот, об ужасе, объявшем ее супруга при телефонном звонке, и о горячей просьбе к ней: «Дорогая, подойди ты; вдруг это противные Доррингтоны, которые вздумали привлечь меня в качестве их соответчика в их бракоразводном процессе!»
Филиппа тоже смеялась: она не была воспитана в атмосфере, способствующей выработке собственного суждения. Во всяком случае, оно давно вышло из моды.
Но некоторая, может быть, холодность и сдерживающая пассивность характера предохранили ее от того, чтобы действительно заинтересоваться какой-нибудь из проникавших в дом современных волнующих идей.
Она не была ни невеждой, ни, в полном смысле этого слова, наивной; она была хладнокровна, поглощена многими прелестными пустячками и во многом моложе своих лет; война оставила ее ребенком. Она была современна в своем смехе и старомодна в душе, и эта старомодность, вероятнее всего, руководила ею в ее замужестве.
Джервез отправился с ней прямо в небольшой
— Я ненавижу отели, — сказал Джервез, и Филиппа, побывав на взятой им вилле, осталась в восторге от нее.
Стены ее были светло-лимонного цвета, там был фонтан, несколько пальм, кусты мимозы, распространявшие в воздухе свое благоухание, веранда с обвитыми жасмином деревянными колоннами, а в конце сада — Средиземное море, невыразимо голубое и спокойное.
Филиппа полюбила этот городок, его забавное, маленькое чванливое казино со швейцарами-неграми, извилистую дорогу в Ниццу, оливковые рощи на далеких склонах гор, напоенное ароматом спокойствие вокруг…
— Здесь восхитительно! Это — чудесное место! — говорила она и желала купаться, желала бывать на скачках, желала ездить верхом, желала лазить повсюду.
Джервез находил миниатюрные игорные залы скучными до смерти, но Филиппа, побледневшая, с блестящими глазами, в первый раз в жизни играя в баккара, была охвачена азартом. Джервез стоял обычно за нею, объясняя игру, лениво забавляясь, довольный, потому что она была довольна, но героически подавляя зевок за зевком.
— Там, в залах, ужасно испорченный воздух, дорогая, — говорил он Филиппе за завтраком на веранде.
— А ты знаешь, этот блондин, без подбородка и с моноклем, выиграл вчера шестьдесят восемь тысяч франков! — отвечала мечтательно Филиппа.
— Я возьму тебя в Монте-Карло, — обещал, посмеиваясь, Джервез.
В казино они встретили уйму знакомых, и Филиппа провела вечер, играя и танцуя.
— Нравится? — спросил Джервез на обратном пути.
— О, я в восторге! Обещала Фордайсам, что мы будем завтра с ними обедать, а Генри Фордайс будет учить меня шимми.
Джервез, которому вначале было интересно наблюдать Филиппу в роли хозяйки дома, почувствовал себя бесконечно усталым через неделю-другую приемов с коктейлями, внезапными пикниками или непринужденными танцами на вилле; казалось, что он видел Филиппу лишь тогда, когда она, совсем обессиленная, очаровательно улыбаясь, шла спать, или когда она, свежая, как само утро, весело насвистывая, бежала с ним наперегонки в ванную.
Приехали Фелисити и Сэм и почти ежедневно куда-нибудь уводили с собой Филиппу.
— Как тебе нравится замужество? — спросила, лукаво улыбаясь, Фелисити, когда они однажды очутились наедине.
Филиппа зарделась.
— Я… я совершенно счастлива.
Ни за какие блага мира не стала бы она говорить о Джервезе с кем бы то ни было. Фелисити в первый раз показалась ей вульгарной.
Мало-по-малу она стала вести прежний образ жизни, так как на Ривьере было то же общество, что и дома, и так же проводило оно дни.