Честная игра
Шрифт:
— Все разлетается как дым, не правда ли? — подразнил ее ласково Джервез.
Она засмеялась:
— Это в собственном смысле или в переносном?
— Скорее — в переносном, потому что нет ничего менее неопределенного, чем собственное значение слов.
После своих сегодняшних волнений Джервез чувствовал себя странно успокоенным. Они немного помолчали. Вдруг он сказал:
— Я страшно рад, что еду завтра.
И Филиппа ответила ему немного рассеянно:
— Я тоже.
Музыка прекратилась, и он подвел ее к столику Сэма. Сэм поднялся
— А, и вы здесь? Великолепно! — и сел.
Сэм очень напоминал «Портоса» из бессмертного произведения Бэрри; у него были глаза сенбернара, глубоко сидящие, слегка грустные, пытливые и даже немного налитые кровью, как после охоты на крупную дичь. Он обладал всеми достоинствами хорошей собаки. «Верен до стеснительности», — как часто говорила о нем Фелисити. Он просил только разрешения находиться возле своей обожаемой и слушаться ее малейшего жеста; у него были хорошие манеры, и он любил комфорт. Ему подошло бы такое имя, как «Фидо», «Трей» или «Принц», но — какая ирония судьбы! — при крещении ему дали имя Сент-Клэр, которое Фелисити сразу переделала в Сэмми.
Сэм был во всех отношениях хороший человек и хороший делец. Как только он увидел Фелисити Кардон, он сразу влюбился в нее. Фелисити была старше Филиппы на семь лет и в свои восемнадцать лет была так пышно развита, как это довольно часто встречалось во время войны, и способна была с такой же основательностью разбить жизнь некоторых мужчин, как шрапнель или ядовитые газы. Сэм был тогда богат, и, кроме того, у него была военная форма и выправка, придававшие его добродушной медлительности кажущуюся живость, а всему его внешнему облику — изящество и выразительность.
Фелисити, несомненно, сделала хорошую партию и даже была несколько лет довольна; но война кончилась уже давно, жизнь вошла в свою колею, и Сэм стал тем, чем он был на самом деле, часто до слез раздражая свою жену. У них были два маленьких сына, веснушчатые, спокойные крепыши, совсем в духе Сэма. Он не мог не гордиться своими малышами. Поэтому, когда ими, бывало, восхищались в клубе, он приучил себя говорить: «Да, вовсе не такие уж плохие ребята». Но обычно он не выдерживал напряжения, которого ему стоило его притворство, а вынимал из кармана кожаную папочку и с явным самодовольством показывал серию портретов сыновей, начиная с шестимесячного возраста.
Сэм очень любил Джервеза. Он был много моложе его, и в его любви к нему таилось обожание, которое молодежь испытывает к героям. Джервез был таким, каким хотел бы быть Сэм. Он часто наблюдал, как натягивается на плечах Джервеза тонкая шелковая рубашка, когда тот взмахивал молотком в поло, а в Крикет-клубе Сэм, бывало, искренно восхищался его игрой «без всякого напряжения», в то время как он сам уже задыхался, багровел и обливался потом.
Сэм любезно предложил Джервезу рюмку коньяку и спросил:
— Едете в Марч, не правда ли?
— Да.
— Мы тоже. В субботу. Старик рассчитывает, что мы покончим с куропатками. Вы видели новое ружье у Ригби? Великолепное, прямо изумительное.
Когда
— Сэмми, мне хочется потанцевать.
— С удовольствием, дорогая!
Когда они отошли на довольно большое расстояние, Фелисити сказала:
— Послушай, я хотела тебе рассказать, но как-то все не удавалось… По поводу Джервеза и Филь. Мама звонила мне за несколько минут до нашего отъезда. Джервез едет в Марч с определенной целью.
Сэм в этот момент с трудом лавировал между танцующими.
— Знаю. Он говорил мне. Стрелять куропаток.
Фелисити слегка ущипнула его за руку.
— Да нет же, я же сказала, что это из-за Филь. Он хочет жениться на ней. Подумай только, Сэмми, так много денег, и Фонтелон, и вообще…
Сэмми в ответ только кивнул. Некоторое время они танцевали молча. Затем он тихо сказал:
— Хорошо, но ему уже много за сорок, а Филь ведь только восемнадцать…
— Девятнадцать, — поправила Фелисити. — И потом, какое это имеет значение, Сэмми? Только, ради бога, не болтай об этом и не настраивай Филь против, а то ты все испортишь.
— Я думал, что она увлекается Тедди Мастерсом? — продолжал Сэм упрямо.
— Ах, это же ребячество и больше ничего.
— Что ж! Надеюсь, они будут счастливы! — сказал Сэм, но в голосе его не слышалось особого воодушевления; он был взволнован, и ему было не по себе. Он представлял себе Джервеза в самых различных ролях, но никогда не думал о нем как о муже Филь.
«А почему бы нет? — уговаривал он самого себя. — Честное слово, здесь нет ничего необычайного».
Он отвел Фелисити обратно к столу и стал наблюдать за Филиппой до тех пор, пока Фелисити не толкнула его локтем, как будто нечаянно, и не сделала в ответ на его изумленное лицо предостерегающей комичной гримаски… Двадцать лет… а то и все двадцать пять… по меньшей мере… Ему казалась такая разница в летах слишком значительной. И не то чтобы Вильмот ему не нравился. Наоборот. Никто, даже он сам, не мог бы с ним сравниться. Но брак… это — совсем другое дело!..
Он продолжал украдкой наблюдать за Джервезом… Вот чем объясняется его поведение этим летом… званые обеды… и все вообще… Понятно, старики будут этому способствовать. Никто так хорошо не знал цену денег, как Кардон. Да, да, этот простой и вместе с тем хитрый, любящий посмеяться Билль. Если, как он сам часто говорил, сердце у него золотое, но зато голова — железная!
Что же касается брака… Сэм продолжал размышлять. Легкая рассеянная улыбка играла на его лице. Как бы там ни было, но своим сообщением Фелисити испортила ему весь вечер. И не то чтобы он мог указать что-нибудь определенное: вот причина моего волнения. Нет, он не мог это сделать, иначе он постарался бы избавиться от такого ощущения. Возраст… конечно… но стоило только посмотреть на Вильмота, чтобы понять, что возраст здесь не играет никакой роли.