Честное слово
Шрифт:
– Да что ты, Прасковья, заладила одно: на её долю, да на её долю. Какая такая её доля? Нашими-то руками да горбами, – сердито говорила свекровь.
– Правда, Паша, ведь работаем-то мы все на девочку, – отозвался и её муж.
– Не беда и на чужого человека поработать, коли на добро да на пользу. А только я её матери честное слово дала, что я её воспитаю, выращу и обучу хорошо. И честное слово это я сдержу.
– И горя и маеты видим мы с чужой девчонкой. Да есть ли у тебя сердце-то? Ты своего ребёнка не жалеешь! Пусть лучше Паранька в гимназию идёт… – горячилась и кричала бабушка.
– Конечно, Паша, пусть лучше наша Параня барышней будет. Лучше её обучим в гимназии-то, чем на чужую всё пойдёт… – отозвался Иван Петрович.
– Наша Параня совсем не способна к учению. Каждому своя доля. Она любит на куклы шить, шляпки делать… а учиться для неё только мука. Мне учительница так говорила. Пусть обучается мастерству. А Галечку я в гимназию отдам. Что бы вы ни говорили – решение моё твёрдо! Я дала за неё клятву.
Прасковья Ивановна и Галя выдержали и эту грозу стойко. Как ни сердилась, как ни кричала бабушка, а Прасковья Ивановна своего решения не изменила.
Осенью в мастерской Новиковых произошла перемена: Прасковья Ивановна позвала столяров и в большой комнате, где обыкновенно гладили прачки, сделана была перегородка, отделён был маленький уголок с окном.
– Вот до чего мы дожили. Уж принцесса и в одной комнате с нами жить не может. Ей подавай особую комнату, – язвила бабушка.
Но Прасковья Ивановна молчала и делала своё дело. Молчала и Галя.
Она теперь была уже большая девочка 13-ти лет и хорошо понимала жизнь. Она видела борьбу, недовольство и молча затаила в себе оскорблённые чувства, надеясь на тётю, как на каменную стену. В глазах девочки теперь часто мелькало что-то радостное, счастливое.
Когда была окончена работа столяров, то Прасковья Ивановна поставила за перегородку стол, два стула, кровать и прибила собственноручно полочку. Она привела туда свою воспитанницу и сказала:
– Вот тебе, Галечка, и кабинет. Учись тут, милая… Хоть и шумно и прачки порой мешают, а всё-таки свой уголок… Лучше, чем с нами со всеми в одной комнате.
Девочка бросилась к Прасковье Ивановне на шею, крепко обняла её и стала целовать её руки.
– Тётя… Спасибо… Дорогая тётя!
– Ну, что ты мне руки целуешь – грубые, жёсткие… Ведь я простая женщина… – улыбаясь, говорила прачка, лаская кудрявую головку.
– Нет, вы не простая… Вы лучше, добрее всех. Вы ангел, а не человек. Я ведь всё знаю, всё вижу, всё понимаю.
Прасковья Ивановна невольно вспоминала другую, далёкую сцену. Она сказала, вздохнув:
– Ну, вот, ты точно мама твоя тогда… Руки целует… И всё твердит: вы не простая, да вы лучше всех. Так ты мне напоминаешь маму.
– Моя мамочка верно понимала людей и знала, кому она меня оставляет…
– Тяжело тебе жилось, девочка… Что делать… Жизнь сиротская нелёгкая.
– Ничего, тётя… Я ведь всё понимаю… Знаю, что надо молча переносить и горе. И мамочка моя много страдала. Надо терпеть… Всё-таки я счастливая: Бог мне вас послал.
– Рада ли, что в гимназию-то поступила? – спросила девочку Прасковья Ивановна.
Девочка вся вспыхнула, оживилась. Глаза её заблестели.
– Ещё бы! Так рада, так рада, что я и высказать не могу. Ужасно рада. Это была моя мечта, моё самое заветное желание.
Да, девочка была безгранично счастлива. Она понимала, какое благо даёт ей тётя. Она так рвалась к свету, к знанию, так жаждала учиться. Она бы ни слова не смела сказать, если бы её отдали в портнихи, в модистки, в прачки или просто ничему не обучили… И вдруг ей выпало на долю такое счастье. И всё это сделала для неё простая, необразованная прачка.
Она ещё раз с горячим поцелуем припала к грубой руке Прасковьи Ивановны, и слёзы показались на её глазах.
– Тётечка, вы ангел… Чем я-то вас отблагодарю…
– Не надо мне твоей благодарности, Галечка. Главное – моя совесть спокойна.
И Прасковье Ивановне казалось, что невидимо благодарная душа матери находится между ними. И она чувствовала какое-то радостное, гордое и счастливое настроение, какое немногим выпадает на долю; но кто его испытал хоть раз, тот может назвать себя действительно счастливым…
Галя поступила в гимназию. Она с увлечением отдалась науке. И здесь, в гимназии, она шла всё время первой ученицей. Учиться ей было нелегко, но она смело и твёрдо преодолевала все препятствия. Она никогда ни на что не жаловалась, не просила ни книг, ни тетрадей. Она брала их у подруг, списывала и тратила много лишнего времени. За тоненькой деревянной перегородкой часто слышны были перебранки прачек, пение и смех, доносилось шипение утюгов, воздух был сыроватый, удушливый, пахло мылом. А Галя, заткнувши уши, зубрила Закон Божий, историю, географию, решала задачи, писала сочинения. И здесь, за этой перегородкой, её забывал весь мир, и она считала себя счастливой.
Параня поступила в мастерскую, куда ходила учиться делать шляпки. Это была хорошенькая девушка, полная, хохотушка, весёлая и задорная. Заглядывая иногда к своей подруге, она всегда ужасалась:
– Как это ты, Галя, можешь учиться все время… Я бы, кажется, умерла со скуки… Пойду лучше гулять… Весело-то как на улице. Если бы ты хоть раз пошла со мной, ты бы и в другой захотела…
– Нет, некогда мне, Параня… У меня такое трудное сочинение задано, надо обдумать.
– Ну, думай, думай… Всё равно ничего нового не придумаешь… А жизнь-то так и пройдёт… – с громким смехом говорила Параня и убегала от уткнувшейся в книги подруги.
Девушку манила жизнь, веселье; она любила наряды, прогулки…
– Моя Параня бедовая. Ей бы только веселиться да наряжаться. Что же делать: всякому своя доля, – говаривала Прасковья Ивановна.
Так год за годом прошло ещё семь лет. Галя провела эти годы или за перегородкой или в гимназии. Ни зимой, ни летом разницы не было. Летом она сидела у открытого окна с книгой. На окне стояли в цвету герани, фуксии, висела кисейная белая занавеска, скрывавшая девушку от любопытных взоров. Здесь она училась, читала, думала. Жилось ей теперь легче: своим стойким спокойным характером, своей тихой незлобивостью, она отвоевала себе уважение и независимость. Кроме того, она знала, что за ней стоит твёрдая опора и защита – Прасковья Ивановна. Бабушка по-прежнему не любила девушку, но совершенно оставила её в покое и даже никогда с ней не разговаривала. Училась Галя так хорошо, что за неё на другой год поступления стала платить гимназия. А в старших классах она уже имела уроки, и одевалась сама, и книги покупала, очень часто дарила и Паране то на ленточку, то на духи или на конфеты и даже предлагала платить за себя немного тёте, но та не согласилась.