Четвертая Беты
Шрифт:
— Маран, а может, они согласятся, если ты предложишь начать с чего-то менее кардинального? Изменить, например, систему оплаты. Ну по типу наградных, как это сделал Ила.
— Был я недавно в Вагре. Вместе с Илой, кстати. Подошел к нам один старикан. Знаешь, что он сказал? Нас, говорит, двое, я и жена, а у соседа в семье шестеро, выходили мы на поле одинаково, сколько они, столько и мы, вот и зерна получили — он втрое против моего. А ты видел, как он работает со своей семейкой? Отметятся, выйдут на поле, а потом за каждым втроем подправлять надо, не уследишь ведь, кто и как, а поле общее… Вот тебе и справедливая оплата.
— А Ила что?
—
— Погоди! А как же завещание Рона Льва?
— А что завещание?
— Ну как? Что он предложил делать дальше? Неужели там нет никаких… ну планов, что ли?
— Почему планов? — сказал Маран ядовито. — Указаний! Предначертаний! У нас иначе не бывает.
— И все-таки?
— Да нет там ничего, Дан. Общие слова. Народ, будущее, борьба, всеобщее благоденствие… а как этого благоденствия достичь, ни гу-гу… не глобальной же слежкой всех за всеми, или, выражаясь благопристойно, по-лигийски, наблюдением… Знаешь, что это такое? А? Доносить надо, понимаешь? На соседа, сослуживца, друга, мать, жену… Культ низости и предательства. Мерзость, одним словом. И что главное? — Он помолчал. — Представь себе, Дан, вплоть до сегодняшнего утра я наивно полагал, что мерзость эту изобрел Изий…
— А оказалось?
Маран не ответил, а взял со стола все еще полную чашку и выпил одним глотком — у Дана даже захватило дух, потом, как-то сгорбившись и бессильно уронив руки, невесело сказал:
— Подумать только, этот олух Ила притащил мне письма Рона, чтобы я… проникся. Хорошенькие вещи я узнал о… кумире. — Он словно выплюнул это слово. «Маран еще сохранил какие-то иллюзии», вспомнил Дан.
— Может в его идеях все-таки есть и нечто конструктивное? — спросил он.
— Что? Равенство это дурацкое?
— Почему дурацкое?
— А потому что умный не может равняться дураку, а талант — бездарности. Я уже не говорю о том, что бездельник не может быть равен работяге. И это не только с позиции интересов каждого отдельного человека, но и с позиции государственных интересов. А эти старые дурни обозвали меня врагом идей Перелома, сторонником реставрации неравенства. Ила Лес же промолчал. Интересно у него голова работает, у этого Илы, как зерно раздавать, так соображает, а когда доходит до каких-то паршивых лозунгов, все! Невозможно вдолбить! Им кажется, что надо все время подравнивать, они не понимают, что это, как бега — все участники начинают вместе, со стартовой черты, но если в пути заставить их бежать голова в голову, откуда возьмутся высокие скорости?
— И давно ты до этого додумался?
Маран посмотрел на Дана насмешливо.
— А вот как начал думать, так сразу и додумался. Начать только было сложно… Самое печальное, что проповедуя равенство, мы пришли к худшему из неравенств. Фактически аристократию заменила Лига. Но аристократы хоть доносчиков презирали!.. Устал я, Дан. Просто сил нет. Полечу я, пожалуй, с тобой на Землю.
— А Большое Собрание?
— Вот после Большого Собрания и полетим. Если меня еще до этого не скинут. Или не пристукнут.
— Не мели чепухи, — обозлился Дан.
— Хороший ты парень, Дан. Только чересчур прост для Бакнии. Слишком много ног я отдавил по пути.
— А ты ступай поосторожнее.
— Поосторожнее можно только по воздуху, на земле ступить некуда. А стоя на месте, далеко не уйдешь. Пойдем, Дан, погуляем…
Маран запрокинул голову и подставил лицо нежаркому солнцу. За последние месяцы густой загар его почти исчез, обнаружилась «аристократическая» бледность. Они с Даном были одни, скамейки, расставленные по периметру площади, пустовали, хотя до них долетало каждое слово оратора, собравшиеся слушатели предпочитали держаться возле трибуны.
Дан покосился на Марана, тот был спокоен — ни гнева, ни… ну о страхе говорить не приходилось… ни волнения, ни сожаления… Возможно, впрочем, что в глубине души он и жалел… Нет, вряд ли — после того, как выдержал настоящий бой… Единственным человеком, кому затея Марана пришлась по душе, был Поэт. Единственным! Даже Лет, который поддерживал Марана всегда и во всем, сомневался, «старики» же — Ила, Ган, Серт Гала, как один, были против, кто-то более категорично, кто-то менее, но против. И все-таки Маран настоял на своем, наполовину разобранная трибуна на Главной площади была восстановлена и предоставлена любому, кто пожелает, как выразился взбешенный Ила Лес, вещать с нее. Одно лишь ограничение — звукоусилители включались только в нерабочее время, по вечерам и в выходные. На площади установили дополнительное освещение, теперь здесь было светло и днем, и ночью… наивно, возможно, но Дан втихомолку думал, что резкое уменьшение числа «друзей Изия» связано и с этим, ему казалось, что защищать изиевы порядки можно только в темноте. Маран, как человек более трезвый, его иллюзий, конечно, не разделял и отход от заблуждений изиевского толка связывал с другими вещами… наверно, и с разоблачениями, которые звучали с этой трибуны. Да, но он не учел одного — направления, которое могут принять эти разоблачения, будучи неконтролируемыми. А может, и учел? Дан снова покосился на его бесстрастное лицо. Правда, его имя не фигурировало… Пока? Кто их знает, до чего они договорятся, сегодня два или три оратора требовали — не предлагали, а требовали — распустить Охрану, разобраться с ее «такими-сякими» отделами, расследовать, покарать… «Изий был головой, Охрана — руками», так только что сформулировал один из выступавших, бывший заключенный БН-236, как он назвался… БН означало Бера-Нет. Дану вспомнились осенние события, при освобождении узников Крепости Бера-Нет был убит один из доверенных людей Марана, его, Дана, ученик… доверенных людей — значит, друзей, так это у него…
Из толпы, обступившей трибуну, выбрались Поэт с Дором, стали оглядываться. Дан приподнялся, помахал рукой.
— Слышали? — спросил Поэт, подходя.
Дан кивнул.
Дор остановился перед Мараном.
— Я тебя предупреждал, — сказал он угрюмо.
Маран промолчал. Поэт устало сел рядом.
— Вообще-то этого следовало ожидать. Помнишь, когда мы слушали доклад Серта, тоже… Как ни крути, а…
— А от себя не уйдешь, — сказал Маран тихо.
Дан первым нарушил гнетущее молчание.
— И чего тебя туда понесло? — спросил он с недоумением. Маран взглянул на него непонимающе. — Ну туда, в Охрану, в этот твой дурацкий спецотдел…
Маран вздохнул.
— Спроси лучше, как меня занесло в Лигу, с этого все началось.
— И как тебя занесло в Лигу? — покорно переспросил Дан.
— Сам не знаю. Как ты думаешь, Поэт?
— Что тут думать? — пожал плечами тот. — Романтика. Взятие Крепости, победы Тонаки… Время было такое. Удивительно, как я сам не попал в эту круговерть.