Четвертый позвонок
Шрифт:
Мистер Риверс пожал плечами.
– У меня нет никакого мнения, поскольку в настоящее время я принимаю исключительно мужчин. Женщинами занимается мистер Финн.
Доктор Попкин обратился к Джерри:
– В самом деле! Ведь вы же тот, кто так блестяще выступал в Хагар-сквере. Я лично не слыхал, но моя давнишняя постоянная пациентка миссис Лоусон рассказывала мне о вас. Вы недавно прибыли из Европы?
– Да.
– Вы имели там хорошую практику?
Джерри вспомнил свои неудачи на газетном поприще и ответил уклончиво:
–
– Да, конечно. Ведь ничего хорошего в Европе и не может быть, поскольку там нет свободы. В каждой стране государство устанавливает, что должен делать врач. Здесь иное: здесь врачи устанавливают, что должно делать государство. Но вернемся к делу. Итак, вы согласны быть агентом по анкетированию? Имейте в виду: задача эта необычайно далекого прицела, ибо подобное исследование содействует социальному прогрессу во всем мире.
Джерри взглянул было на мистера Риверса в надежде получить совет, но старый хиропрактик только буркнул:
– Решай сам, дело твое.
Подумав немного, Джерри Финн решил оказать услугу науке и социальному прогрессу во всем мире.
В восемь часов следующего утра на прием явилась дама неопределенных лет, с прострелом, мучившим ее уже две недели. Дама начала освобождать себя от одежды, а Джерри сел к столу и, достав анкетный бланк, приступил к опросу.
– На этот вопрос я не отвечаю, - резко заявила дама.
– Ну... хоть примерно?
– Меньше сорока.
– Давно ли вы замужем?
– Немного более месяца.
– Это ваш первый брак?
– Нет, уже пятый.
– В каком возрасте вы впервые вышли замуж?
– Кажется, мне было лет шестнадцать.
– Вы были тогда еще невинной девушкой?
Женщина перестала раздеваться.
– На этот вопрос я не отвечаю.
Джерри сделал пометку в графе "Не знает" и продолжал допрос:
– Каким образом вы впервые отдались мужчине: а) в порыве страсти; б) из чувства жалости к партнеру или в) с намерением иметь ребенка?
Дама ничего не ответила и начала поспешно одеваться. Джерри сделал пометку в графе "Не сумела ответить" и продолжал:
– Были ли вы неверны в браке: а) однажды, б) изредка, в) постоянно?
Ответа не последовало. Джерри оторвал глаза от анкеты и невольно отшатнулся: больная, подойдя на вытянутую руку к честному служителю социологической науки, воскликнула:
– Мерзавец! Вот каких типов привозят из Европы! Из этой несчастной, растленной Европы!
Возражать было бесполезно, потому что женщина, выплюнув эту гневную тираду, повернулась и ушла вместе со своим прострелом.
Путь искусства тернист, но путь науки оказался еще хуже: к половине дня Джерри удалось заполнить только три анкеты, да и то с пробелами. Зато одиннадцать больных он потерял навсегда. Женщины Бруклина как-то странно отнеслись к научному исследованию ради социального прогресса: некоторые, по-видимому, были настолько нравственными, что хотели бы надеть брюки даже на лошадей, другие же просто считали доктора Хинсея дурачком, который хотел найти еще больших дураков, чтобы полюбоваться на них.
Психологическая смекалка и умение разбираться в людях были у Джерри Финна всегда не выше, чем на тройку. Он не понимал, что заполнение анкет Хинсея требовало особой ловкости и деликатного нахальства и что при таком опросе женщина с чистой душой может показаться испорченной, и наоборот. Неуспех Джерри явился неизбежным следствием его искренности и любви к правде. Он забыл, что женщина подобна оружию: с нею нельзя играть.
Мистер Риверс был не на шутку обеспокоен. Некоторые из его постоянных пациенток стали жаловаться ему на "европейского профессора" за неслыханное оскорбление их достоинства и за то, что чистую женскую честь он пытается втянуть в болото социальных исследований. Когда в довершение всего ему пришлось вынести несколько анонимных телефонных разговоров, причем его почтенная практика поносилась самыми ужасными словами американского языка, мистер Риверс решил поговорить со своим компаньоном серьезно.
– Ты должен немедленно прекратить оскорбление больных, - строго сказал он Джерри.
– Я никого не оскорблял. Я только задавал некоторые вопросы, - ответил Джерри с наивностью бравого солдата Швейка.
– Но с этого дня я запрещаю тебе задавать им пустые вопросы, не относящиеся к лечению. Доктор Хинсей лишит нас практики, ты понимаешь? От нас уйдут все женщины. И это теперь, когда я истратил восемьсот долларов на рекламу! Объяви доктору Попкину, что ты прекращаешь анкетирование.
Джерри промолчал. Он теперь и сам убедился, что деликатных вопросов лучше не касаться. Он признал свою ошибку:
– Женщины - непонятный народ... Я это знаю по своему опыту...
– Опыт - хороший учитель. Потому-то он так плохо оплачивается, - сказал мистер Риверс.
– С женщинами надо обращаться осторожно. Каждая из них желает знать, как живут другие женщины, но при этом ни одна не хочет обнажать себя, то есть я имею в виду - раскрывать свои секреты.
Мистер Риверс продолжал бы говорить еще и еще, но он не мог заставлять больных ждать приема.
– Итак, я полагаю, вопрос ясен?
– сказал он и поспешил в свой кабинет, где три голые спины ждали его помощи.
Джерри остался в обществе своего собственного "я". Скоро ему наскучил беззвучный монолог, и он начал просматривать пособие по хиропрактике, совершенно забыв об американском авторе бестселлеров Альберте Хинсее, которого в утренней рекламной радиопередаче назвали Сократом современной половой жизни.
Вторая половина дня выдалась тихая: между часом и шестью побывало лишь девятнадцать больных, в том числе две первичные. Случаи были легкие: все больные ходили без посторонней помощи и платили по счету сразу. Профессор Финн использовал теперь новую тактику: он говорил мало, но хорошо. Иными словами, он повторял больным наставления, только что вычитанные из учебника.