Четвертый Рим
Шрифт:
— Вопрос в другом, — вмешался грузин постарше и снова разлил коньяк в рюмки. — Где граница этого дробления бывших государств империи? Ведь появившиеся куски мало того, что заявляют о своем полном суверенитете, они же немедленно начинают предъявлять друг другу территориальные претензии и грозить кровной местью за убиенных. Так вот, как вы думаете, уважаемый учитель, где конец этому дроблению? Не получится, что каждый город, каждый район, а может, и улица объявят себя независимым государством, хотя я понимаю, что это абсурд.
— Это все было, — сказал Пузанский угрюмо. — Так же распадались великие империи и снова собирались. Так же были республики, города и государства из нескольких тысяч человек. Индия средневековья или Германия всего двести лет назад — вот вам реальные модели исторических движений полисов, и никто вам не скажет, когда оно кончится и начнется новое собирание. Можно я вам задам один вовсе простой вопрос: захотела бы Кахетия стать пятьдесят вторым американским штатом?
— Нет, — ответили грузины в один голос, и усы у них раздулись от негодования. — Мы свободный народ и ни под каким богатым дядюшкой сидеть не будем.
— Даже смешно об этом спрашивать, — добавил второй грузин нервно и отодвинул в сторону бутылку.
— А почему, собственно, — спросил лукаво учитель, — вы отказываетесь сразу и бесповоротно, даже не узнав, какими правами обладает американский штат? По сравнению с тем, сколько воли имела Грузия в составе СССР, любой американский штат вольнее многих государств. Значит, в вашей тяге к объединению присутствует другой критерий, а не желание видеть своих сограждан просто богатыми и независимыми.
— Свободными! — крикнул младший грузин и поднял высокую руку с зажатой в ней рюмкой.
— Скажите, господа, — спросил Луций, внезапно ныряя в разговор, смысл которого был ему даже интересен, — а вы откуда в вагоне появились? Как, впрочем, и все остальные.
— Хороший мальчик, — одобрил его старший грузин и потянулся к бутылке. — Хочешь выпить, пей, но не мешай разговору.
— Нет, все-таки, — послышался уже другой голос — хриплый и с оттенком угрозы, — отвечайте, раз вас спрашивают.
Луций поднял голову и увидел одного из сопровождающих их бойцов, который стоял в проходе, чуть ли не весь его загораживая, и смотрел на обоих грузин весьма требовательным взглядом.
— А ты что, контролер? — возмутился молодой грузин.
Другой, более опытный в обращении с людьми его остановил.
— Не будь таким грозным, дорогой, — произнес он примирительно. — Сейчас мы все тебе покажем. Зайдем с нами в купе.
— Еще чего, — презрительно посмотрел на него боец. Он малость пригнулся и сел на койку рядом с грузинами. — Сам принесешь. И немедленно.
— Да ты кто такой, чтобы здесь командовать? — набычился на него грузин с демоническим выражением лица, но снова был остановлен своим старшим товарищем.
— Сейчас, геноцвали, принесу, не горячись.
— Предписание, — прочитал боец, — выдано военным министром Российской империи... так, так. И сколько вас в купе едет, четверо?
— Интересно, у китайцев тоже такое предписание есть? — спросил простодушно Василий.
Боец внимательно прочитал документ и вернул грузинам.
— Ладно, ребята, выметайтесь, нам поговорить надо.
На этот раз грузины спорить не стали и, попрощавшись дружески с Пузанским, вышли из купе.
— Шутки в сторону, — сказал боец, в упор разглядывая Пузанского и его юную команду. — Как я могу обеспечить вашу безопасность, если весь вагон набит фраерами и бабьем? Тут надо не только день и ночь следить за вашим купе, но и тщательно проверить всех, кто в вагоне едет. Но проверять их по-настоящему нет смысла, потому что тот, кто послан по вашу душу, наверняка подкреплен наилучшими документами.
— Почему, собственно, нас надо охранять? — спросил Пузанский. — О целях нашего путешествия знает несколько человек. Даже сам регент еще не осведомлен. Мне кажется, вы больше привлекаете к нам внимание своими мощными фигурами.
— Вот ты мне будешь доказывать, — поморщился боец.
— И вообще, дед, по контракту мы обеспечиваем твою безопасность до Бологого. Дальше у нас свои дела.
— Далеко ли до середины пути? — спросил Луций. — Все едем и едем, конца не видно.
— Это только начало, — усмехнулся боец. — Если не будет неожиданностей, дней через пять-шесть доберемся до пересадочной станции.
— А там еще дней десять, — предположил Луций.
— Да нет, — загадочно ответил боец. — Там начнутся другие порядки. До Бологого добрался — считай приехали.
— Скорее бы, — вздохнул Василий, глядя в окно, где медленно стлался тот же унылый березово-елочный пейзаж, перемежающийся голыми пустошами и ржавчиной болот.
Как бы в такт его словам поезд, как он обычно делал перед остановкой, весь уныло заскрипел и стал тормозить.
— Пять минут едем, пять часов стоим, — вздохнул Пузанский. Он взял непослушной рукой бутылку с остатками коньяка и стал разливать по стаканам.
— Выпьем за Россию, — сказал он азартно. — Хоть она и дура, так большая, по крайней мере.
Внезапно в купе постучали. Вошел толстый старшина с белым от страха лицом. В руках у него торчал автомат со вздернутым вверх дулом, левая брючина почему-то была засучена до колен.
— Беда, ребята, — проблеял он, — впереди завал, а дрезина с охраной отстала. Надо завал разбирать, а то перережут нас всех.
— Это точно, — подтвердил Пузанский, не делая, впрочем, никаких попыток подняться. — Эти места самые разбойные. От Москвы далеко, от черемисов близко. Тут шайки от Орла до Ельца шастают. Я перед отъездом сводки читал.