Четыре королевы
Шрифт:
«Я объявляю и клянусь тебе, что никогда не заключу с тобою союза и не буду соблюдать никаких обязательств тебе, бесчестный ты человек, который бесстыдно отнял графство у моего пасынка графа Ричарда, в то время как он преданно сражался во имя Господа в Святой Земле и милосердно освобождал из плена наших земляков, тем самым воздав ему злом за добро».
Затем он сделал демонстративный жест, имевший двойную цель — подчеркнуть его решимость и удовлетворить страсть его жены к драматическим эффектам: «в тот моменту когда арбалетчики Пуатье взвели свое оружие, он [Гуго] храбро бросился на них и пробился сквозь их ряды к выходу», после чего поджег дом в Пуатье, где они с Изабеллой жили, когда приезжали исполнять обязанности вассалов короны Франции,
Альфонс де Пуатье срочно отправил Людовику и Бланке просьбу о подкреплениях. Восстание началось.
Генрих и Элеонора не стали дожидаться Рождества. В день 14 декабря 1241 года король приказал всем своим баронам собраться на Большой Совет к 29 января 1242 года. Ему приходилось ждать, поскольку он не мог разорвать перемирие без согласия своего брата Ричарда, настоящего графа Пуату. Наконец Ричард возвратился из крестового похода — 28 января он высадился в Дувре, и Генрих с Элеонорой поспешили туда ему навстречу.
Поддержка Ричарда была критически важна для планов короля и королевы Англии. В честь его успехов за границей Генрих и Элеонора подготовили великолепный банкет и велели украсить улицы Лондона фонарями и коврами, как будто для встречи знатного иностранного гостя. И в некотором смысле так оно и было: Ричард стал государственным деятелем международного уровня, более значительным, по мнению многих, чем Генрих. Если бы Ричард вздумал оспаривать главенство своего брата, все, ради чего столько трудились Элеонора и дядюшки из Савойи, было бы потеряно. Нужно было каким-то образом обеспечить добрую волю и активное участие Ричарда не только в ближайшем предприятии в Пуату, но и во всех дальнейших делах короля.
Не успел Ричард распаковать вещи, как ему подсказали идею брака с Санчей, сестрой Элеоноры.
Это предложение было, очевидно, частью замысла, согласованного с Провансом и Савойей. Впечатление, произведенное Санчей на Ричарда перед отплытием из Марселя, видимо, было замечено и тщательно обдумано во время его отсутствия. Брак между ними удовлетворил бы всех. В Провансе никого не радовал брак Санчи с Раймондом VII [57] . Если бы Ричард женился на Санче, она избавилась бы от постылого союза, а он был бы прочно привязан к провансальско-савойской оси. Савойские амбиции, подогревавшие политику Генриха и Элеоноры, стали бы его амбициями; королю Англии в будущем не пришлось бы более опасаться младшего брата. Таков еще один пример свойственного этому семейству стиля работы.
57
См. приложение «Два графа». (Прим. перев.).
И у них было достаточно времени. Санчу обвенчали с Раймондом VII через посредника; их союз еще не был реализован. Папа римский умер, не успев выдать графу Тулузскому долгожданную грамоту на расторжение прежнего брака, а нового папу еще не избрали. Надеяться, что это скоро произойдет, не приходилось: Фридрих II стоял у ворот Рима с большим войском, готовый ворваться в город, если будет избран понтифик, не сочувствующий Империи. Поскольку большинство кандидатов на этот пост были явными противниками претензий Фридриха на господство в Италии, никто из них не спешил становиться папой прямо сразу. Соответственно, развод Раймонда VII на ближайшее будущее откладывался. Он даже не повидался с невестой, поскольку был слишком занят подготовкой заговора против французов. Если бы нашлась другая девушка в качестве приемлемой для графа Тулузского замены Санче, этот союз можно было бы разорвать.
Приемлемую невесту нашли. Гуго де Ламарш был счастлив предложить Раймонду VII одну из своих дочерей, если это обеспечивало поддержку мятежа со стороны Тулузы. Граф Тулузский был прославленным, опытным воином, который мог привести хорошо обученные войска, способные преодолеть все трудности. Раймонд VII также не возражал уступить графу Корнуэлльскому, если это гарантировало активное участие английской королевской семьи в заговоре.
То, что Ричард, высокородный и обладавший достаточным престижем, мог выбрать себе в жены наследницу самого знатного, а то и королевского рода, но предпочел жениться на третьей дочери
Впрочем, граф Корнуэлльский не настолько увлекся, чтобы забыть о приданом. Даже Генрих понимал, что Ричарду не имеет смысла предлагать вместо звонкой монеты замки или надежду на наследство после смерти графа Прованского, как поступал он сам. Ричард потребовал английских денег — и получил три тысячи марок, выплаченных Генрихом по наущению Элеоноры из королевской казны. Король Англии добавил еще четыре поместья, чтобы обеспечить молодой паре крышу над головой, помимо владений Ричарда в Корнуэлле и всех прочих земель, подаренных Генрихом раньше. Удовлетворенный этим, Ричард согласился поддержать кампанию в Пуату (которая, между прочим, соответствовала его интересам), и даже произнес убедительную речь на Большом Совете через день после возвращения из крестового похода.
Хотя Ричард по части убедительности заткнул бы за пояс любого адвоката, на этот раз одной речи оказалось недостаточно. Английские бароны, собравшиеся на Большой Совет, отказались дать средства на снаряжение войска для борьбы против французов в Пуату. Лорды Англии увидели в этом деле не многообещающее предприятие, но каприз глупого короля, склонного транжирить время и деньги ради собственных фантазий.
«Когда, соответственно, король известил их [баронов] о нерушимом желании своего сердца переправиться на континент по призыву графа де Ламарш, и, приведя различные доводы, потребовал от них денежной помощи, знатные люди отвечали ему с великой горечью, что он задумал это дело, не посоветовавшись с ними; что он забыл всякий стыд, выдвигая такое требование; что он столь часто притеснял и разорял своих верных подданных… и многократно вынуждал их давать большие суммы денег, которые затем растрачивал понапрасну, что теперь они пред лицом его отказываются лишаться своего добра попусту», — писал Матвей Парижский.
Парламент [58] не преминул напомнить, что несколько лет тому назад их заставили снабдить короля средствами для нападения на Францию и возвращения Нормандии, но эта дорогостоящая затея окончилась полным провалом. Наконец, Генриха предупредили, что граф де Ламарш и другие сеньоры из Пуатье не заслуживают доверия: «Вы также, себе на погибель, слишком доверились и пообещали явиться лично к тем пресловутым вельможам континента, которые вздумали восстать против своего повелителя, короля французского; по таковой причине доверять им не следует, ибо способны они предать многократно».Если Генрих разорвет недавно подтвержденное перемирие с французами, предупреждал парламент, это не послужит на пользу ему самому. Ему посоветовали вступить в переговоры. Легко было Пьеру Савойскому призывать к войне, когда он самолично опрокинул вражескую засаду и покорил большую часть своих соседей. Но английские бароны хорошо знали Генриха. До сих пор тот не выказал никаких полководческих талантов.
58
Английский средневековый парламент отличается от того, что мы обычно понимаем под словом «парламент»: это было собрание представителей всех сословий Англии, созываемое указом короля несколько раз в год в различных городах страны для решения насущных вопросов управления государством или внешней политики. (Прим. перев.).
Трудно отрицать, что все эти доводы были справедливы, а такой подход к ситуации намного более разумен. Но естественно, Генрих так не думал. Он впал в ярость и поклялся, что сам соберет необходимые деньги, чтобы пересечь Ла-Манш к Пасхе. Затем он распустил Совет.
Генрих ухитрился собрать немалую сумму без помощи парламента: он содрал штрафы с кого только мог, потребовал щитовой сбор (выплату вассалами компенсации за отказ от военной службы), выудил займы у духовенства, а главное — ограбил евреев: полных двадцать тысяч марок, третья часть стоимости всей экспедиции, была обеспечена именно таким образом.