Чистильщик
Шрифт:
– Садись, – улыбнулась Ингрид, водружая на стол чугунок, в котором обнаружилось густое варево из курицы и пшена.
Альмод наполнил миску первым, но вместо того, чтобы начать есть, отошел к кровати. Тронул спавшего на животе раненого за запястье:
– Будешь?
Тот вскинулся, просыпаясь, охнул – резкое движение явно разбередило не долеченную спину. Кивнул.
Альмод опустился прямо на пол, пристроив миску на поднятое колено, взялся за ложку.
– Сам, – сказал Фроди, неловко сдвигаясь к краю постели. – Еще не хватало.
– Сам, так сам, – не стал спорить командир.
Уходить, впрочем, не стал, так и держал миску, пока Фроди
За столом молчали. Альмод ел быстро и равнодушно, как будто ему было совершенно все равно, что класть в рот. Ингрид поглядывала на него встревоженно, но ничего не спрашивала. Эрик и подавно помалкивал. Доев, поднялся из-за стола, оставив на нем грязную посуду, как привык: в университете слуг хватает. Шагнул было к двери, зачем сидеть в четырех стенах, когда на лице самая настоящая весна? Он успел за зиму соскучиться по зеленой траве и яркому солнцу. Но странно, что купцы не ходят так из конца в конец мира. Да, опасно, но вряд ли опасней чем там, где спят в доспехах, не выпуская из рук оружия.
– Посуду помой, – окликнула его Ингрид.
Эрик обернулся. Девушка двинула по столу стопку сложенных друг в друга мисок. – Бочка с водой в сенях, шайка там тоже есть, нагреешь как-нибудь сам.
– Я? – изумился он. – Но…
Он хотел сказать, что никогда такого не делал. Видел в детстве, но когда то было.
– А кто еще? Мы с Альмодом готовили, значит, тебе мыть. Не Фроди же.
Эрик сильно сомневался, что Альмод снизошел до готовки. А вот в том, что на новичков всегда сваливают самую грязную и неприятную работу был почти уверен.
– Заплатить какой-нибудь девке, за медяк вымоет.
– Здесь-то можно и заплатить. А как ты, интересно, будешь искать девок посреди леса в паре дней пути от жилья?
Эрик смутился. Ну да. Чистильщики за собой слуг не таскают. Привык на всем готовом…
– Если башковитый мальчик боится испачкать ручки, могу я помыть, – фыркнул Фроди, не поворачивая к ним головы. – Только надо, чтобы меня кто-нибудь подержал. Надорвется ж малой.
– Да уж, ты-то явно не боишься испачкать руки, – вспыхнул Эрик. – Наверняка в крови по локоть.
Фроди расхохотался:
– Ага, по плечи. В крови таких же башковитых сопляков. – Он повернул голову, зыркнул жуткими черными глазами. – И знаешь, не жалею.
– Хватит! – рявкнула Ингрид. Повернулась к Эрику. – Ты совсем дурак, или прикидываешься, что ничего не понял?
– Что я должен был понять?
– Да то, что…
– Ингрид! – рыкнул Фроди. – Не надо.
– Но…
– Нет, я сказал!
Что Эрик должен был понять, кроме того что Фроди он не понравился самого начала? Где еще он сглупил, кроме этой проклятой посуды? Он оглядел остальных. Альмод наблюдал с непроницаемым лицом. Ингрид явно злилась. Фроди снова отвернулся, только пальцы комкали угол подушки.
– Что я должен был понять? – повторил Эрик.
– Значит, дурак, – заключила Ингрид.
Он схватил миски и вылетел из комнаты.
В сенях едва заметно пахло хлевом: как и везде в деревнях, зимой сюда пускали скотину, и сколько ни стели соломы, сколько ни намывай, ни скобли доски, запах въедался намертво. По стенам были развешаны серпы, косы, упряжь. Бочка с водой стояла у стены, над ней висел ковш, рядом на грубой табуретке стояла шайка.
Эрик с размаху ливанул туда воды, та выплеснулась, обожгла холодом сквозь рубашку. Он выругался, вслух, длинно и грязно: услышь такое кто из профессоров, по головке бы не погладили. Но профессора были далеко, а он – здесь, среди странных и страшных людей, и никуда теперь от них не деться. И эта, Ингрид, такая же, а ведь поначалу ему показалось, что она одна из всех смотрит на него если не доброжелательно, то хотя бы непредвзято. Про остальных и говорить нечего.
Он снова выругался: мокрая одежда липла к телу. Подогрел плетением воду до более-менее приемлемой температуры, бухнул в нее таз посуду. Только сейчас он обратил внимание, что миски не из глины или дерева, чего бы стоило ожидать от деревенского дома, а оловянные, тонкостенные, с чеканкой по краям. Чистильщиков?
Впрочем, отмывать жирную посуду, наверное, одинаково противно, из чего бы она ни была сделана. «Незачем утруждать себя работой, с которой справится любой полудурок, голова на то и нужна, чтобы делать то, на что никто другой не способен. И получать за это звонкую монету». Кто же из профессоров это тогда сказал? Выходило, что Эрик даже до полудурка не дотягивает, потому что и когда вода начала обжигать пальцы, жир так толком и не отошел. Все же он кое-как справился.
– Перемывай, – сказала Ингрид, едва он показался в дверях, держа стопку посуды перед собой.
Эрик возмущенно уставился на нее.
– Ты даже не посмотрела!
Она ухмыльнулась, поставила в верхнюю миску туесок, обвязанный тканью поверх крышки.
– Щелок. И держи ветошь.– она водрузила сверху скомканную тряпицу.
– Ты издеваешься, да?
Ингрид пожала плечами.
– Если бы ты не вылетел как ошпаренный, дала бы сразу. А так – сам виноват.
Эрик медленно, очень медленно закрыл за собой дверь в сени. И, уже не заботясь, услышит ли его кто и что скажет, заорал в голос, со всей дури запустил в стену проклятые миски – те покатились по полу, дребезжа.
Вроде и невелик повод, подумаешь, грязная посуда. Но слишком много всего случилось за день и сил казаться спокойным больше не было. Он сполз спиной по двери, скрючился, уткнувшись лбом в колени.
В последний раз он так плакал десять лет назад, когда отец, подкинув на ладони увесистый кошелек, развернулся и исчез за дверью, а Эрик остался в огромном незнакомом месте среди чужих людей. Тогда чужая воля отобрала у него дом. Сейчас – Мару. Тогда все обернулось к лучшему. Сейчас у него не будет ничего, кроме опасных переходов между мирами, захолустья, вроде этой деревни и иномирных тварей. Пока однажды он не ошибется. как Фроди сегодня. Говорят, Творец всегда управит человеческую жизнь к лучшему. Поверить в это не получалось. И, как десять лет назад он рыдал и не мог остановиться, пока слезы не иссякли, сменившись гулкой пустотой внутри.
Он медленно, точно дряхлый старик, поднялся, тяжело опираясь о стену склонился, чтобы поднять посуду. Провел пальцами по вмятине на оловянном боку, отстраненно подумал – красивая была вещь, жалко. Плетение собралось само, возвращая миске прежнюю форму. Эрик усмехнулся. Если бы не дар, он никогда бы не выбрался из деревни. Если бы не дар, он никогда бы не оказался здесь.
Провести жизнь в тяжелой работе, потеряв к сорока годам половину зубов и обзаведясь грыжей – если раньше не сведет в могилу какая-нибудь хворь? Сдохнуть под чужим черным небом если тот, кто их ведет, не удержит плетение, или пойти на корм тусветным тварям, которые на тварей-то не похожи? Сегодняшним утром – творец милосердный, всего лишь утром! – ему бы и в голову не пришла ни одна их этих возможностей. Будущее казалось не слишком ясным, но, определенно, захватывающим. Да уж, куда как захватывающе.