Чистильщик
Шрифт:
– Невозможно плести с такой точностью!
– Возможно, как видишь. – Альмод ухмыльнулся. – Очень удачно я попал на твою защиту.
Эрик выпрямился. Где-то внутри черным клубком свернулась зависть: это была его идея, его шедевр, а какой-то чистильщик просто взял, и… И довел его до ума, действуя с такой легкостью, словно работал с этим плетением не первый год.
И, похоже, спас жизнь Фроди. Те раны, что остались, были серьезными, но не смертельными. Вот так, совершенно буднично. Удачно попал на защиту…
Альмод поднял с травы бусину твари, превратившуюся из серой в дымчато-алую, вложил в руку Фроди.
– Держи
– Дороговата безделушка получилась, – хмыкнул тот. Сжал кулак. – Если бы ты знал это плетение десять дней назад, Уна была бы жива.
– Да. Но я его не знал.
– Ты собирался стать целителем, – догадался Эрик. – Но ведь профессор Лейв…
– Я очень удивился, обнаружив, что он начал готовить практиков. С другой стороны – ученику так проще пристроиться. Живешь в доме какого-нибудь благородного, лечишь его матушке мигрени, а батюшке – подагру, самому варишь самогон, от которого не бывает похмелья, попутно наставляешь рога, и в ус не дуешь. Не забывай только десятину университету платить.
Эрик невольно усмехнулся. Да, для кого-то идеальная жизнь.
– Но в мое время он натаскивал целителей, – сказал Альмод.
Снова нагнулся, подхватил еще одну бусину дохлой твари – теперь серую. Сунул в кошель. Фроди усмехнулся и прикрыл глаза.
– Не бери в голову, – сказал Альмод. – Это не для нового четвертого. Просто я обещал Лейву образчик.
Фроди долго смотрел на него снизу вверх. Медленно произнес.
– До сих пор ты мне не врал.
– И сейчас не вру.
– Дурная примета подбирать тварь для образца раньше времени.
– Для образца. Но не для подарка старому знакомому. Одному Творцу ведомо, когда нас занесет в Солнечнй в следующий раз, вот и все.
Он достал нож, начал срезать с Фроди остатки рубахи. Глянул на Эрика.
– Чего стоишь столбом? Если силы есть – займись, только не увлекайся, за раз мы это и вдвоем не затянем.
Сил после всего происшедшего оставалось не так уж много, но Эрик опустился на колени рядом. И замер, заметив грубый шрам кольцом вокруг шеи Фроди. Перевел взгляд на запястье, с которого как раз сполз рукав. Растерянно посмотрел на Альмода. Тот продолжал свое дело, как ни в чем не бывало и если и заметил заминку, никак не дал это понять. И то правда – едва ли командир не знал, что под его началом ходит беглый каторжник.
Творец милосердный, куда он попал?
Эрик стиснул зубы. Как бы то ни было, сейчас перед ним ожоги второй-четвертой степени на большой площади и три глубокие раны с повреждением внутренних органов. Только это на самом деле имеет значение.
5
– Почему чистильщики не носят броню? – спросил Эрик, когда они шли к деревне.
Если бы твари высыпались на металл, их можно было бы просто стряхнуть, и Фроди был бы цел… или ранен далеко не так серьезно.
– Почему одаренные вообще не носят броню? – ответил Альмод вопросом на вопрос.
– Носят, – сказала Ингрид. – Королевские гвардейцы, та дюжина, что стоит рядом с троном во время королевских аудиенций. И прочих церемоний.
– И кого эти доспехи должны защищать на самом деле?
Она кивнула.
– Да, их задача сомкнуть ряды и вывести его величество. Любой ценой.
– А еще красиво, наверное, – ухмыльнулся Альмод. – Позолота, камни…
Ингрид тоже усмехнулась, вслух ничего не сказав.
А в самом деле. Эрик всегда считал это само собой разумеющимся – одаренным не нужны доспехи. Хотя, если подумать, большинство приемов меча метили в лицо или горло. То есть явно рассчитывались на облитого кольчугой или затянутого в бригандину противника. Но, может быть, потому что их переняли у пустых? Сами-то одаренные предпочитали отнюдь не сталь. Потому что пустого можно остановить на расстоянии, а от плетений ни один доспех не поможет? Нет, тогда и мечи не нужны. Их ведь затем и носили, чтобы не отказаться беззащитным, когда кончатся силы плести. И Стейн учил не только боевым приемам, но и чувствовать предел, успевать остановиться прежде, чем плетение начнет тянуть силы из тела, чтобы, взяв меч, не отмахиваться им точно дубиной, потому что колени уже стали ватными, а в голове звенит…
– Каково плести в доспехах? – спросил Эрик.
Альмод широко улыбнулся. Ингрид покачала головой.
– Словно видишь мир через бычий пузырь, а в ушах вата. Не небесное железо, конечно…
Но и так ничего хорошего, видимо. Одаренные ведь видят плетения не глазами, да и плетут не руками, если уж на то пошло. Видимо, столько железа отгораживает не только от клинков или стрел, но и от чего-то, что связывает мир и дар…
Он вытаращился на Ингрид, вдруг поняв, что раз ей доводилось плести в доспехах, значит… Рот открыть не успел, Альмод сжал локоть и едва заметно качнул головой.
В ордене не принято расспрашивать о прошлой жизни? Мог бы и сам догадаться. Вряд ли кому-то приятно вспоминать о том, что уже не вернуть.
– Но дело не только в плетении, – сказал Альмод. – Доспех не поможет. Сожрут.
– Я слышал, твари не жрут неживое.
– Да, – согласился Альмод. – В Озерном на улицах лежали вещи, остались стоять дома, и сараи. Но только те, где не пытались спрятаться люди. На костяках, оставшихся на улицы не было ни клочка ткани, ни пряжки. Твари прожрут любой камень, любую сталь, что угодно, лишь бы добраться до живого.
– Но как…
– Я не знаю, разумны ли они. Пути Творца неисповедимы. Но очень похоже, что разумны. Особенно, когда успевают кого-то сожрать и собираются в тело.
– Это как?
– Сам увидишь, и молись, чтобы как можно позже.
Дом, куда их пустили, оказался просторным и чистым: беленая печь, яркие домотканые половики и даже кровать, застеленная лоскутным покрывалом. Роскошь неслыханная для деревни. Хозяева вместе с детьми перебрались к родичам, оставив дом в распоряжение чистильщиков. Альмод велел уложить на кровать Фроди. Остальные растянулись на лавках: хотя до вечера было еще далеко, устали все.
В доме, где рос Эрик, тоже все спали на лавках, и если бы не проснувшийся дар, он никогда бы и не узнал, что бывает по-другому. Что ж, несколько ночей – не вся жизнь, перетерпит как-нибудь, хотя вспоминать то, что было до университета, не хотелось. Впрочем, он и лиц родителей толком не помнил: так усердно старался забыть.
Эрик прикрыл глаза, кажется, лишь на миг, а когда открыл снова, солнце в окне почти ушло за крыши, а в избе одуряюще пахло вареной курицей. Он только сейчас сообразил, насколько голоден: перед защитой толком не поел, слишком волновался, а потом день понесся взбесившейся лошадью и стало вообще не до того.