Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов
Шрифт:
Автор мемуаров С. М. Голицын отзывался о ней: «Прекраснейшая, одна из лучших, прославленная своим малиновым, самым в Москве мелодичным звоном колоколов, высилась посреди рынка белая, в белых кружевах…»
Но еще задолго до приведения в действие советских планов реконструкции города церковь снесли. Историю борьбы за спасение ее рассказали в журнале «Архитектура и строительство Москвы» в 1990 г. В. Козлов и В. Седельников. Узнав о замыслах уничтожения церкви, многие ученые и архитекторы выразили свое возмущение: «Утрата этого единственного в своем роде сооружения представила бы слишком большую утрату для истории древнерусского строительства». Но все решалось партийными властями, и 29 июня 1928 г. «был обрушен рабочими МКХ (Московского коммунального хозяйства. — Авт.) внутрь здания верхний восьмерик средней главы, украшенный изразцами и угловыми керамическими колоннами, причем ни один изразец не был вынут и сохранен. Работники Главнауки к изъятию ценных частей не были допущены». Как вполне справедливо отмечают авторы статьи, «сломка
Напротив лавок Охотного ряда, на его северной стороне, находились дворы знати: Долгоруковых, Голицыных, Троекуровых, Черкасских, Волынских.
Угловой участок с Тверской улицей (бывш. № 1) занимало владение князей Долгоруковых, на котором стояли каменные палаты. Еще в середине XVII в. они принадлежали боярину Юрию Алексеевичу Долгорукову, известному государственному деятелю царствования Алексея Михайловича. Долгоруков был особенно близок к царю, часто упоминался в дворцовых записях: «за столом был» у государя. «Князь Юрий, одаренный от природы умом обширным, деятельностию неутомимою и железною силою воли, — рассказывалось в «Сказании о роде Долгоруковых», — вскоре оправдал доверенность царскую… душевно преданный Алексею (царю Алексею Михайловичу. — Авт.), и пламенно любя свое отечество, он пользовался уважением всеобщим, хотя и не пользовался всеобщею любовию. Чрезмерная пылкость нрава и неукротимость во гневе соделали его для товарищей предметом боязни». Искусный военачальник, он отличался и за столом переговоров, и, как писал к нему царь, «будучи ты на посольских сездах, служа нам, великому государю, радел от чистаго сердца, о нашем деле говорил и стоял упорно свыше всех товарищей своих… Мы за это тебя жалуем, милостиво похваляем».
После кончины Алексея Михайловича Долгоруков при царе Федоре стал правителем государства, но позднее, уже в преклонных летах, удалился от дел, передав их сыну, который в 1682 г. во время восстания стрельцов был главой Стрелецкого приказа. Его убили восставшие стрельцы, которые «тщахуся, безумнии и глупии, государством управляти». Восставшие ворвались в Кремль, сбросили князя на копья, а отец имел неосторожность сказать жене его: «Не плачь, дочь! Щуку-то злодеи съели, да зубы остались целыми; всем им быть на плахе». Стрельцы вломились в дом, старика стащили с кровати и после мучений убили, потащили труп на Красную площадь и забросали там его рыбой, с криками: «Ешь ты сам рыбу!»
Другим известным владельцем этого участка был праправнук князя Юрия генерал-поручик Василий Владимирович Долгоруков, отличившийся в сражении с турками при Кагуле 21 июля 1770 г., когда русская армия численностью 23 тысячи человек разбила 150-тысячную армию врага. Долгоруков получил Георгиевский крест и вскоре вышел в отставку. Современники отзывались о нем как о «муже, одаренном блистательными способностями, душою нежною и благородною».
У Долгоруковых на углу с Тверской стояла их большая домовая церковь Святого Алексея митрополита, построенная в 1690 г. Старинные княжеские палаты были снесены еще в начале XIX в. — они уже не показаны на плане 1821 г. В XIX в. дома здесь сдавались внаем — тут помещались гостиницы Шевалдышева и «Париж». В советское время до сноса всех строений находилась гостиница «Международная», или, как она еще называлась, «27-й дом ВЦИК».
С востока соседом Долгоруковых было владение Голицыных, их старое родовое гнездо: так, по переписной книге 1638 г. оно числится за князем Андреем Андреевичем, после него принадлежало сыновьям, один из которых, Василий, выкупил его у братьев. После его смерти двор перешел к его сыну Василию Васильевичу Голицыну, одному из самых замечательных русских государственных деятелей, чьи реформаторские замыслы далеко опередили свое время. Он получил прекрасное образование, выделявшее его из среды придворных, и уже в молодые годы проявил себя в военной и административной областях. Его карьера началась при царе Федоре Алексеевиче, но взлет ее пришелся на регентство царевны Софьи. Немалую роль в этом сыграла близость В. В. Голицына к царевне, которая и не скрывалась тогда, противно старомосковским обычаям, по которым царевнам было два пути — либо в терем, либо в монастырь. Софья же, не таясь, шла поперек обычаев, признаваясь в любви. «Свет мой, братец Васенька, — писала она Голицыну, ушедшему в поход. — А мне, мой свет, не верится, что ты к нам возвратишься; тогда поверю, как увижу в объятиях своих тебя, света моего… Всегда прошу, чтобы света моего в радости видеть. Посем здравствуй, свет мой, на веки неисчетные».
Деятельность Голицына настолько обращала на себя внимание, что француз Невилль, побывавший в Москве в 1689 г., писал, что князем в Москве было возведено не больше и не меньше как 3 тысячи каменных домов, и он же «построил также на Москве-реке, впадающей в Оку, каменный мост о 12 арках, очень высокий, в виду больших половодий; мост этот единственный каменный во всей Московии…».
Голицын задумывал широкие реформы во многих областях жизни Московского государства: он высказывался за отмену местничества, за преобразование военного строя, за широкое распространение светского образования, посылку дворянских и боярских детей за границу и приглашение учителей оттуда. Голицын задумывал даже такие радикальные меры, как освобождение крестьян с землей, опередив почти на 200 лет события 1861 г. Это была широкая и тщательно продуманная программа кардинальных реформ, и, как справедливо отмечает В. О. Ключевский, «его мышление было освоено с общими вопросами о государстве, об его задачах, о строении и складе общества: недаром в его библиотеке находилась какая-то рукопись «о гражданском житии или о поправлении всех дел, яже належат обще народу». Он не довольствовался подобно Нащокину (А. П. Ордин-Нащокин, руководитель Посольского приказа. — Авт.) административными и экономическими реформами, а думал о распространении просвещения и веротерпимости, о свободе совести, о свободном въезде иноземцев в Россию, об улучшении социального строя и нравственного быта».
Все эти предположения, замыслы и планы рухнули вместе с падением царевны Софьи в ее борьбе с Нарышкиными. Голицына арестовали и 9 сентября 1689 г. прочли ему повеление: «Великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич… указали у князь Василья и сына его князь Алексея Голицыных честь их боярство отнять за то, как они, великие государи, изволили содержать прародительские престол, и сестра их, великих государей, великая государыня благоверная царевна и великая княжна София Алексеевна, без их, великих государей, совету во всякое самодержавние вступала, а они, князь Василей и князь Алексей, угождая и доброхотствуя сестре их, великих государей, о всяких делах мимо их, великих государей, докладывали сестре их…» Голицына вместе с сыном отправили в далекую ссылку в Пустозерск, в Архангельскую губернию. Умер же он в селе Кологоры в 1714 г. По словам историка В. Н. Татищева, «человек был всякой хвалы достойный, токмо по зависти на его великую власть в несчастье впал».
Московский дом В. В. Голицына в Охотном ряду славился красотой и роскошью. Тот же Невилль свидетельствовал, что «собственный дом его был одним из великолепнейших в Европе, покрыт медными листами и внутри украшен дорогими коврами и прекрасной живописью».
Благодаря сохранившимся подробным описям, сделанным после ареста князя и конфискации его имущества, мы знаем, каким был голицынский дом и что в нем находилось. В здании насчитывалось 53 комнаты, в них находились «парсуны», как назывались тогда портреты, потолки были расписаны. Так, например, в большой столовой «в двух поясах» было «46 окон с оконицы стеклянными», она была «вся меж окон писана цветным аспидом (то есть под мрамор или яшму. — Авт.), а с четвертой стороны обито немецкими кожами золочеными», на потолке изображено с одной стороны «солнце с лучами, вызолочено сусальным золотом; круг солнца боги небесные с зодиями и с планеты писаны живописью», а с другой «месяц в лучах посеребрен». Вокруг потолка в «20 клеймах резных позолоченных пророческие и пророчиц лица»; с потолка спускалось «на железных трех прутах паникадило белое костяное о пяти поясех, в поясе по 8 подсвечников», на стенах висело много портретов, в частности великого князя Киевского Владимира, царей Ивана Васильевича, Федора Ивановича, Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, еще три «персоны королевских», а также в четырех резных золоченых рамах немецкие гравюры, и там еще были такие ценные предметы, как пять зеркал. Опись только одной этой комнаты занимает несколько страниц. Голицын был не чужд и музыке — в описи есть «домра большая басистая».
Палаты В. В. Голицына в Охотном ряду
У князя насчитывалось множество драгоценных предметов — серебряные и позолоченные кубки, чаши, стеклянные, яшмовые бокалы; упомянута и библиотека, в которой было больше светских, чем церковных книг.
После ареста голицынское имущество конфисковали, и еще долгое время оно передавалось в самые разные места — монастыри, приказы, распродавалось, дарилось. Так, например, сохранился именной царский указ «об отдаче атаману донских казаков Фролу Минаеву за его службу кафтана князя Василия Голицина». Был он бархатный, «на пупках соболиных, опушок огоньки, кругом круживо золотное». А вот, скажем, картины и географические карты никому особенно были не нужны, и они распродавались на Гостином дворе. В числе их были живописные, золотом и красками изображения Богородицы, с ними и картины на холстах немецкой работы, «а на них писаны грады, и птички, и древа», а также «четыре части листов Света» (очевидно, карта мира).
Через шесть месяцев после ссылки Голицыных, 19 марта 1690 г., двор пожаловали детям имеретинского царя Арчила царевичам Александру и Матвею (стоимость его была тогда определена в огромную сумму 16154 рубля 10 алтын и 4 деньги). В нижних палатах дома поселилась супруга царя Арчила Екатерина Давыдовна, а верхние отводились для приезда царевичей: «Стоять им на том дворе, где ныне живет мать их царица Екатерина Давыдовна, и для того очистить и оттереть им верхние палаты». Домом долго владели князья Грузинские, в числе которых был Георгий (его обычно звали Егором) Александрович, прославившийся даже в жестокие времена крепостного права своим буйным нравом. О нем современники писали: «Совершенно дикий человек по своему нраву и поступкам; под его начальством было несколько разбойнических шаек, которые занимались грабежом на Волге». Он никого не боялся, делал наезды на соседей, грабил кабаки, следователей по жалобам третировал беспощадно, а то избивал. До нас дошли красочные описания его «подвигов»: «Схватя Иванова за волосы, вытащил вон и, стащивши с крыльца во двор, бил его по щекам кулаками и таскал за волосы, а побивши, велел прогнать без всякого удовольствия».