Читающая кружево
Шрифт:
— Что творится? — спросила Линдли однажды вечером. Она почти не спала. Под глазами у нее были темные круги.
— Я же тебе сказала.
— Может быть, ты кое-что и сказала, но, черт возьми, уж точно не все!
Я пожала плечами и заявила, что если здесь и можно что-то добавить, то я этого не слышала. Сестра поняла, что я лгу.
Все адвокаты подтвердили, что письмо тетушки Эммы, в котором она передала право опеки Еве либо Мэй, не будет иметь силы в суде. Особенно если Кэл действительно хочет возвращения дочери. И вдобавок тетушка Эмма соглашалась отдать Линдли
— Готовьтесь к великой битве, — ответил тот.
Через неделю Линдли исполнялось семнадцать — старшие решили, что если сумеют отсрочить суд на год, то выйдут победителями. Как только Линдли стукнет восемнадцать, Кэл никоим образом не сможет ее вернуть, если только она сама не захочет. Наконец она станет свободна.
Через несколько дней сестра опять загнала меня в угол.
— Скажи мне правду, — потребовала она. — Только правду, и ничего больше.
Я сдалась и рассказала все. Мне было стыдно, что я молчала до сих пор, и меня словно прорвало — слова текли неудержимым потоком. И это помогло. Мы с Линдли так и не сблизились до конца, но теперь я знала, что она мне вновь доверяет.
Когда обозначенная в билете дата минула, Кэл принялся звонить на остров. Я слышала один из его разговоров с Мэй.
— Чего тебе надо? — поинтересовалась она.
— Чтобы моя дочь вернулась.
— Привыкай к разочарованиям, — ответила Мэй.
— Передай ей, что она нужна матери. Скажи, если она не вернется сама, я не отвечаю за последствия!
— Пожалуйста, поконкретнее, — попросила Мэй. — У меня включен диктофон.
Она выключила связь. Но я увидела в коридоре тень и поняла, что Линдли все слышала.
Через два дня Джек оставил у нас письмо, адресованное сестре. Оно лежало на кухонном столе нераспечатанным, пока Мэй не спросила меня, в чем дело. Тогда я отнесла его наверх и положила на кровать Линдли. Она к нему не притронулась. Через три дня нам исполнилось семнадцать, и тогда я открыла письмо.
«В конце недели я уезжаю в Канаду, — написал Джек. — Выходи за меня замуж».
Скотчем к письму было приклеено завернутое в бумажку кольцо. Серебряное, с маленьким бриллиантом в простой оправе. Наверное, на его покупку Джек потратил все, что заработал за месяц на ловле омаров.
Линдли смотрела из окна на дом Бойнтонов. Я прочла ей письмо и стала ждать ответа. Точно так же, наверное, пришлось бы ждать Джеку, если бы он сделал предложение лично.
Я выглянула в окно, чтобы понять, куда она смотрит. Старый дом нуждался в ремонте. Веранду наполовину снесли: минувшим летом Кэл хотел заменить сгнившие половицы, но так и не закончил работу.
— Он рухнет, — сказала Линдли, не отрывая глаз от дома.
— Может быть.
— Вдруг в следующий раз Кэл
— В прошлый раз тебя тоже не оказалось рядом, — напомнила я.
Линдли улыбнулась.
— С каких это пор ты начала верить в вечную любовь и прочую чепуху?
— Не знаю, — искренне ответила я. — С сегодняшнего дня, наверное.
К вечеру я помогла ей собрать вещи.
В пять нас накрыл туман. Ева сообщила по радио, что не может приехать. У нее было четыре сумки с продуктами для праздничного ужина, но она застряла в Салеме.
Отчасти я испытала облегчение оттого, что она не приедет. Праздничный ужин, который готовили Ева и Мэй, был давней традицией. Но каждый год в этот день бабушка читала кружево, а сегодня мне страшно было подумать о том, что она может там увидеть.
Я надеялась, что туман рано или поздно развеется и тогда я отправлю Линдли к Джеку. Я не хотела, чтобы кто-нибудь встал у них на пути.
Мэй приложила максимум усилий, чтобы организовать праздник. Кроме сандвичей, нам было нечего поставить на стол, но зато Мэй испекла пирог и вставила в него огромную свечу.
После ужина мы остались сидеть за столом. Никто не знал, что делать. Мы привыкли, что нашими вечеринками руководит Ева, но сегодня ее не было. Потом Бизер пошел мыть посуду. Мэй сидела и наблюдала за нами. Мы рассматривали туман, который сгущался с каждой минутой.
— Если б я не знала наверняка, — сказала Мэй, — то предположила бы, что сейчас вы предпочли быть где-то в другом месте…
— Нет, — слишком поспешно ответила я.
— Отличный праздник, — сказала Линдли. Она подошла и поцеловала Мэй в щеку — прежде я никогда такого не видела. — Спасибо за прекрасную вечеринку.
Мать улыбнулась.
— Всегда пожалуйста.
— Давайте поиграем, — предложил Бизер, вернувшись в комнату. Он принялся раскладывать «Монополию», но тут Мэй вдруг о чем-то вспомнила и жестом остановила его.
— Вы забыли про нашу традицию, — сказала она, открывая верхний ящик шкафа и доставая кружево.
— Но ты не Читающая, — напомнила я.
— Если ты не видела, как я читаю, это не значит, что я не умею.
— Сначала мне. — Я решила любой ценой отсрочить чтение для Линдли.
Мэй подержала кружево перед моим лицом. Почти не дыша, я пыталась очистить сознание, не думать о Линдли, Джеке и обо всем, что могло случиться.
В паутине нитей быстро создалась картинка. Все ее увидели, кроме Бизера. Впоследствии Мэй заявляла, что ничего не заметила, но я-то видела, как изменилось ее лицо.
В кружеве возникла тетушка Эмма. Сильно избитая, с порезанным лицом и веками.
Линдли охнула. Мэй уронила кружево. Мы долго сидели молча.
— Что ты видела? — спросил Бизер.
— Ничего, — сказала Мэй. — Вообще ничего. — Она встала и убрала кружево. — Уже поздно. Вы устали.
Мы с Линдли без единого слова пошли наверх. Сестра не хотела, чтоб я видела ее слезы.
— Почему она не бросит Кэла? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я, открывая дверь.
Я подняла штору, выглянула и увидела на мгновение луч маяка. Всего лишь зеленая вспышка — но она была.