Чосер
Шрифт:
окрестных ферм. За проезд каждой лошади или повозки в ворота взималась пошлина – так
оплачивалась дорога, ведшая к Олдгейту. Каждое утро Чосер просыпался на своей верхотуре
от шума повозок и телег, и этот шум служил постоянным аккомпанементом всем его
домашним занятиям. В шум и скрип повозок вторгались крики прибывавших и отъезжавших.
В нем Чосер различал и отдельные голоса – привратника Уильяма, торговцев, криком
дающих знать о прибытии своего товара. Но, конечно, ворота
целям. Во времена общественной напряженности ворота укреплялись железными засовами и
цепями, свои посты на стенах занимала стража, а когда разразился мятеж, получивший
название “крестьянского восстания”, Олдгейтские ворота тайно открыл олдермен Уильям
Тонг, впуская в город мятежников. Знаменательна эта близость Чосера к важнейшим
событиям в жизни города, которым он становился свидетелем, живя прямо над городскими
воротами. Какие звуки слышал он тогда?
Из восточного окна, обращенного в сторону Эссекса, взору Чосера открывалась убогая
картина бедного пригорода – жилища неимущих, дешевые постоялые дворы, харчевни и
лавки, торговавшие всем, что могло быть нужно путникам, двигавшимся в обоих
направлениях. Чосер описал это место с его “hernes” (укромными углами) в “Прологе Слуги
каноника”:
В углах укромных, тупичках…
Где люд преступный
Тайно обитает…
Из западного окна открывался вид на самый город. Внутри городских стен, всего в
нескольких ярдах от жилища Чосера, находилось популярное место общения Олдгейт-Велл, Олдгейтский источник, вокруг которого теснились водоносы с кожаными мешками. В
непосредственной близости оттуда располагались владения графа Нортумберлендского с
домом и садом, а также церковь Святой Екатерины Кольман и владения Бланш Эпплтон, рядом селились корзинщики и волочильщики проволоки. Неподалеку был монастырь Святой
Троицы. Некоторые из построек, принадлежавшие монастырю, который видел и Чосер, были
раскопаны во времена Стоу. К XVI веку они уже “на две сажени” ушли в землю; там была
“каменная стена с каменным сводом тесаных ворот, запиравших на ночь проход на улицу”.
Ворота эти, мимо которых поэт должен был проходить каждое утро, отправляясь на службу, свидетельствуют о том, как быстро строился и перестраивался Лондон уже во времена
Чосера, как на руинах старых построек возводились новые. Лондон постоянно
видоизменялся. Путь Чосера от Олдгейта в порт должен был пролегать по самым шумным и
оживленным улицам города. Со своего возвышения над этой суетой он постоянно наблюдал
и за фигурами бредущих путников – жизнь, проходящую в бесконечном странствии.
Так, над воротами, прожил он двенадцать лет, в течение которых им были написаны
“Храм Славы” и “Птичий парламент”, “Рассказ Рыцаря” и “Троил и Хризеида”, поэма, содержащая упоминание о забавной детали местного колорита – криках привратника, приказывающего либо отогнать скотину от ворот, либо войти с ней в город.
Высказывалось предположение, что жизнь Чосера в тот период была не только
творчески насыщенной, но и полной уюта и что в доме его над воротами, ведшими в
процветающий город, доме, где поэт жил вместе со своей Филиппой, царили довольство и
супружеское единение. Но это не так. Достаточно вспомнить, что Филиппа находилась на
службе и обычно супруги пребывали порознь. Материально они поддерживали друг друга, как это явствует из слов Джона Гонта, подчеркнувшего, что ежегодные десять фунтов, получаемых Чосером от него, “выплачиваются также и “за верную службу доброй Филиппы, супруги его, достопочтимой госпоже и матери нашей королеве, да упокоит Господь ее душу, и услуги ее возлюбленной спутнице жизни нашей королеве [Кастильской]”.
Дело обстояло следующим образом. Вскоре после кончины Бланш, в память о которой
Чосер создал свою “Книгу герцогини”, Джон Гонт женился на Констанце Кастильской.
Филиппа Чосер, которая после смерти королевы Филиппы числилась при дворе Гонта, стала
“прислуживать” Констанце, и в 1372 году удостоилась выплаты содержания в 10 фунтов. В
последующие несколько лет она также получает от Гонта деньги и подарки. Однако она была
не просто придворной на жалованье. Сестра ее, Кэтрин Суинфорд, являлась любовницей
Джона Гонта и играла большую роль при дворе. Поэтому, если Филиппа Чосер всего лишь
“оказывала услуги” Констанце, услуги ее сестры были иного рода. Близость сестер не
подлежит сомнению: когда Кэтрин со временем поселилась самостоятельно в
Линкольншире, Филиппа и ее сын Томас Чосер последовали за ней. Это бросает новый, дополнительный, свет на жизнь королевского двора, где преданность и родственные узы
были тесно связаны и переплетались. Не раз выдвигались предположения, что и у Филиппы
была любовная связь с Гонтом, плодом которой явилась часть ее детей. Какова бы ни была
достоверность такого предположения, ясно одно: ни собственная набожность, ни
общественная мораль никак не мешали царившей тогда при дворе свободе нравов.
Размышляя над свойственными Чосеру ироничностью и скептицизмом, необходимо помнить
и об этом.
Чосер был прочно укоренен в реальности того времени и во всех отношениях с ней
связан. Летом 1375 года он выступил “поручителем” за Джона де Ромзи, казначея из Кале, в