Чосер
Шрифт:
чьем подчинении находился некогда Чосер при дворе короля. Судя по всему, Ромзи
обвинили в присвоении имущества некоего лица, судимого за подстрекательство к бунту. В
результате Чосеру пришлось брать личную юридическую ответственность за Ромзи перед
судом казначейства, что было не так уж трудно и опасно, учитывая значительность владений
Ромзи в Англии. Деталь эта весьма показательна для характеристики тогдашней
общественной жизни, сплошь строившейся на взаимных услугах и благодеяниях.
Чосер еще не раз оказывал подобную помощь старым друзьям, с уверенностью полагая, что
и они, если понадобится, отплатят ему той же монетой.
Предпринимал он тогда и другие действия, принесшие ему выгоды и более
несомненные.
В том же году, когда Чосер выступил поручителем за Ромзи, он приобрел “опекунство”
над двумя наследниками из Кента. Дело это было весьма выгодным – почтенный опекун
несовершеннолетнего сироты, чей покойный отец служил королю, получал законное право
на управление переходившим к недорослю имуществом, Чосер стал, таким образом, распоряжаться наследством Эдмунда Стейплгейта, сына и наследника богатого
кентерберийского купца. Два года спустя, молодой Стейплгейт за 104 фунта выкупил у него
право владения землями вместе с разрешением на брак. Надо полагать, что к устройству
выгодного брака для наследника Чосер также приложил руку.
Может показаться странным, что посторонний человек мог получить права на чью-то
жизнь и имущество, чтобы распоряжаться ими в течение ряда лет, но таков был
непререкаемый и утвердившийся в средневековом обществе обычай. Через двенадцать лет
после этого Стейплгейт был убит – еще один пример соседства строгой законности со
вспышками яростного беззакония в тогдашней жизни.
Чосер мог в тот период считать себя человеком вполне зажиточным, так как через
месяц после получения опекунства над Эдмундом Стейплгейтом он становится опекуном и
Уильяма Соулса, унаследовавшего владения Беттисхенгеров и Соулсов в Кенте – еще один
выгодный куш в средневековой битве жизни. То, что оба наследника были родом из Кента, важно, так как в последующие годы Чосер и сам был связан с Кентом – как член парламента
и как тамошний мировой судья. Покинув Лондон, он жил в Кенте, где предположительно и
написал значительную часть “Кентерберийских рассказов”. Во всяком случае, он мог уже
тогда владеть там имением.
Богатство Чосера в тот период не подвергается сомнению – в самом деле, выгодная
должность, жена на хорошо оплачиваемой службе, дом, отданный в пожизненную и
бесплатную аренду. Описями его серебра, его ковров и гобеленов, убранства его спален и
столовой или живописных полотен мы не располагаем, но в прологе его “Легенды
женах” он вскользь упоминает о том, чем владел:
И, видит Бог, имеешь шестьдесят
Ты книг, как старых, так и новых,
Прекрасные рассказы содержащих.
Конечно, поэтическая строка доказательством в суде быть не может, но сама точность
ее – Чосер пишет о шестидесяти книгах, хотя мог бы вместить в строку и двадцать, и
тридцать, – служит доказательством личного характера такого упоминания. Поэта можно
было бы заподозрить в хвастовстве, так как владеть шестьюдесятью книгами в то время
означало жить в богатстве и даже роскоши. Но для Чосера книги значили совсем иное. И об
этом он пишет в той же “Легенде”:
Владея книгами, ты памятью владеешь,
Имея к ней ключи.
Книги служили для него источником знания, хранилищем традиций, открывающих лад
и смысл бытия, они несли ему удовольствие и радость. Чосер жил книгами, впитывал их, он
переделывал их, приспосабливал, использовал и переводил, он неустанно подражал им и
воспроизводил куски из них в своих произведениях. Подвергшись алхимии его пера, старое
становилось новым, привычное начинало играть новыми красками, как ромашки на лугу, с
собиранием которых в “Легенде о Добрых женах” он сравнивает сам процесс чтения. В его
творчестве искусство и природа нераздельны, ибо и то и другое суть разные стороны
действительности, извечной и раз за разом рождающейся заново: Со старой нивы люди год от года
Снимать способны новый урожай.
По его собственным словам, у Чосера был “ларь” для хранения некоторых из его книг.
Книги тогда так ценились, что в библиотеках их к полкам прикрепляли цепями, а для чтения
брали только под существенный залог. Но Чосера мы можем представить и в счастливом
положении клерка из “Рассказа Мельника”:
Он полки примостил у изголовья,
И там, расставленные им с любовью,
В ряду с деяньями святых отцов
Стояли книги древних мудрецов7.
7 Перевод И. Кашкина.
Парадокс, конечно, заключался в том, что рукописи собственных произведений Чосера
были толком подготовлены уже после его смерти: скудость указаний на их хождение при
жизни поэта заставляет предполагать, что распространялась его поэзия главным образом
устно.
Чосер находился на хорошо оплачиваемой правительственной службе, но это отнюдь