Чосер
Шрифт:
Гений Чосера частично воплотился и в переводах; судя по всему, поэт находил огромную
радость в чтении. Как отмечал он сам, половину пережитого он черпал из книг. Что могло
быть естественнее для него, чем обдумывать прочитанное, а обдумав, неспешно
воспроизводить это, переводя в ткань родного языка?
В этой связи становится понятнее некоторая сдержанность чосеровского темперамента.
В его произведениях автор предстает фигурой скромной и сугубо книжной, что
признавалось лишь хитростью, позой, совершенно не соответствующей его подлинной сути
успешного, сделавшего хорошую карьеру придворного. И все же в созданном им самим
образе должна была заключаться и малая толика правды: к чему бы ему создавать подобный
автопортрет, если он хоть в какой-то степени не отвечает собственным его представлениям о
себе? Чосер стремится спрятаться за словами, а вернее, как личность раствориться в них.
Можно также сказать, что он видел себя переводчиком кем-то уже созданного, не
претендующим ни на власть над тем, что выходит из-под его пера, ни на ответственность за
изображаемое. В “Кентерберийских рассказах” им избрана тактика перекладывания вины, если уместно употребить это слово, на созданных им персонажей: Всевышним заклинаю вас не видеть
Дурного умысла в словах моих…
Ведь я лишь излагаю слова других,
И добрые, и злые…
А выбирать не тщусь,
Раз выбор – ваше дело.
В “Троиле и Хризеиде” он тоже прячется за вымышленным оригиналом: “Что
рассказали мне, то и пишу”. Это манера истинного дипломата – вести дело так, как ему
велено лицом вышестоящим, а порою, словно бы со стороны, шутить и иронизировать.
Риторика диктует повествование, ведет руку Чосера, а он получает возможность как бы
независимости – отвлекаться от текста, высвобождая и уводя из произведения собственную
личность. Умел ли он с такой же легкостью высвобождаться из пут придворной карьеры? В
насквозь театральном мире королевского двора каждый играл определенную роль, но
ценилось мастерство игры.
В июне 1367 года Эдуард III наградил Чосера годовым содержанием в размере 13
фунтов 6 шиллингов и 8 пенсов. Судя по тому, что в документах Чосер именуется
попеременно то “valettus”, то “esquier”, статус его к тому времени еще не был окончательно
определен. В последующие годы ему презентовали зимнее и летнее платье, а также
соответствующее его рангу платье для траура. По-видимому, его ценили достаточно, чтобы
посылать с поручениями за границу. Летом 1368 года ему был выдан “пропуск” в Дувре.
Есть предположение, что направлялся он в Милан, где принц Лайонел (после кончины
первой своей жены) сочетался браком с принцессой Виолантой Висконти. В таком случае
Чосер должен был в каком-то смысле приобщиться там к культу и “славного Фрэнсиса
Петрака” (Франческо Петрарки). Петрарка тогда являлся жителем Милана, впрочем, обстоятельства и подробности этого путешествия Чосера остаются неясными.
Ясно, однако, что на следующий год Чосер едет во Францию в составе свиты Джона
Гонта, направлявшейся туда “в военных целях”. Роль Чосера в истории долгой прерывистой
и бесплодной вражды, названной впоследствии Столетней войной, никак не выявлена.
Однако известно о получении им prest, то есть платы в 10 фунтов за службу. Связь Чосера с
Джоном Гонтом знаменательна, а доказательством ее служит ежегодное содержание, которого его вскоре удостоил Джон Гонт. Последний еще семью годами ранее стал герцогом
Ланкастером благодаря женитьбе на Бланш Ланкастер. Эдуард III после кончины своей
супруги в 1369 году стал дряхлеть и все больше передоверять свои обязанности другим, в
результате чего дворец Гонта в Савойе стал центром придворной жизни Англии; влияние
Гонта так возросло, что каждый желал заручиться его дружбой и покровительством. В
окружение Гонта Чосера вовлекло и еще одно событие. В 1368 году, вскоре после женитьбы
на Виоланте Висконти, принц Лайонель умер, власть же Эдуарда III все больше ослабевала, и Чосеру понадобился новый покровитель.
Визитной карточкой, если можно так выразиться, послужило следующее. В 1369 году
супруга Джона Гонта, Бланш Ланкастер, умерла от чумы, смерть ее пришлась на время, когда сам Гонт еще был на войне, но по возвращении в Англию он немедленно повелел
каждый год отмечать ее кончину поминальной службой в соборе Святого Павла. Некоторые
историки полагают, что умерла Бланш на год раньше, в 1368 году, а значит, военный поход
Гонта был еще и досадным проявлением супружеского невнимания, которое, однако, никак
не отразилось на реакции Чосера на ее кончину. Выразив свое соболезнование в поэме, названной “Книга герцогини”, красиво и элегантно воспев добродетели Бланш, поэт воздвиг
ей памятник в певучих поэтических строках:
Изящество в ней было неизменно,
И равной мудрости у женщин не встречал.
Стиль поэмы заставляет думать о том, что предназначалась она для декламации, и, похоже, она действительно читалась на одной из поминальных служб в соборе. Тон поэмы