Чосер
Шрифт:
английский поэт заимствовал у Боккаччо. Такая строфика обеспечивала произведению
большую звучность, а поэту – большую свободу:
Жизнь коротка, искусство – не постичь,
Попытка стоит сил, ну а победа – редкость.
Английская поэзия ранее не знала ничего подобного этому, не владела стихом столь
величественным и одновременно легким, свободным и мелодичным. Чосер являлся великим
экспериментатором. Он ввел в
пользовались потом в течение трех столетий поэты “высокого стиха”. Мы уже отмечали
мастерство, с каким он приспособил к английскому стиху Дантовы терцины, опередив тем
самым “эксперименты” Томаса Уайетта почти на два столетия. В эпоху Чосера язык
отличался особой гибкостью и непредсказуемостью, осваивая лавину хлынувших в него
новых элементов, он был в высшей степени податлив – богатый, неустоявшийся, менявшийся с каждым новым поколением говоривших на нем. Чосера, как и Шекспира, породил и привел в поэзию настойчивый зов, гул этой всепоглощающей среды.
Строфика “Птичьего парламента” – форма универсальная, в руках Чосера допускающая
и введение в поэзию вопиюще ярких просторечий, и использование языка улицы.
Кукушка, утка, гусь кричали:
“Кек-кек”, “га-га”, “ку-ку”.
Сюжет поэмы незамысловат. Приведенный в храм Любви поэт затем оказывается на
близлежащей поляне, куда на Валентинов день слетаются разнообразнейшие пернатые для
сватовства и заключения браков. За орлицей увиваются целых три ухажера – орел
королевской породы и еще два самца; они клянутся ей в верности и вечной преданной
любви, постоянно прерываемые грубыми криками более низкородных птиц, которых
утомили долгие речи, бесконечность церемонии: “Довольно!
Хватит! Закругляйтесь! Не стоят мухи дохлой ваши речи!” Орлица просит года
отсрочки, чтобы понять свое желание, и Леди Природа соглашается повременить, уступая ее
нерешительности. Поэма оканчивается хвалой лету:
Восславим же мы лето, когда солнце
Прогонит тьму и зимней ночи холод.
Рассказчик отправляется к себе и возвращается к прерванному чтению. Таким образом, общественное событие – подготовка королевского бракосочетания – становится поводом к
созданию очаровательной шутливой поэмы.
“Птичий парламент” важен и как этап в поэтическом становлении Чосера. Уже было
указано на то, что метрика Чосера зиждется на октавах Боккаччо, а описание храма в поэме
имеет источником соответствующие куски боккаччиевской “Тезеиды”. Если бы в Милане
Чосеру не попались рукописи Боккаччо, английская
двумя поэтами существуют и другие точки соприкосновения и сходства. Родным отцом
Боккаччо был мелкий итальянский негоциант, и связи его с королем неаполитанским
Робертом облегчили пятнадцатилетнему юноше путь ко двору анжуйского герцога. Сходный
путь проделал и Чосер: из среды городских купцов и ремесленников – в круг аристократов.
Боккаччо вскорости очутился при неаполитанском дворе, где и обрел свое литературное
призвание, став профессиональным рассказчиком, развлекавшим изысканную придворную
публику. Он сочинял “видения” и романы о fine amour и, что более всего примечательно, сочинял их на местном наречии. Сходство, таким образом, налицо. Неведомо для себя и оба
одновременно, и Чосер, и Боккаччо, явились на мощной волне изменения во вкусах и
чувствованиях.
И, что еще интереснее, Боккаччо был тем писателем, с которым Чосер вступил в
негласное соревнование. Или, лучше сказать, в спор, приспосабливая для поэзии родной
английский язык и испытывая его возможности. Он поубавил боккаччиевскую склонность к
непристойностям, умерил стилевые излишества итальянца, насытил произведение иронией и
юмором, тем самым намеренно изменив настроение и тон и соединив трагедию и комедию в
единый сплав. Сделав упор на характеры, он придал поэзии элемент театральности, драмы, став и в этом зачинателем национального стиля.
Глава восьмая
Кровавый мятеж
Жизни Чосера свойственна как бы двойная перспектива, сходная с оптической
иллюзией. Личность поэта яснее видится в деталях, в событиях мелких, в то время как с
полотен масштабных он словно устраняется. О современных ему исторических событиях он
не написал ни строчки. Возможно, это естественный результат его скрытности, стремления
стушеваться, уйти в тень, хитро соблюдая нейтральность.
Так, Чосер предстает в официальных документах от февраля 1381 года, где он назван
поручителем за богатого лондонского купца Джона Хенда, торговца мануфактурой, приобретшего, по-видимому, незаконно, землю в Эссексе; за будущее примерное поведение
купца
Чосер
выразил
желание
поручиться.
Интересно,
что
среди
прочих
облагодетельствованных подобным его ручательством был и человек, которому Чосер
впоследствии посвятил “Троила и Хризеиду”. Человек этот, звавшийся Ральфом Строудом и
являвшийся философом и поэтом, жил в тот период над Олдергейтскими воротами в