Что мне приснится

Паксютов Георгий Давидович

– Ты многое потерял вместе со своим мечом - даже не смотря на татуировку. Как минимум, это не пойдет на пользу твоему скорейшему возвращению в штат, - заметил Орест.

– Я и сам не хочу носить печать организации, которой не доверяю, - ответил я, безуспешно пытаясь убедить самого себя.

Чтобы подавить неприятные мысли в самом зародыше, я сделал глубокий глоток вина. Тепло приятно побежало по телу.

– И что нам теперь поделать с организацией, которой ты не доверяешь?
– Орест махом приговорил еще одну кружку.

Так нам понадобится еще один кувшин.

Я пожал плечами. В последнее время именно Орест предлагал, что нам делать, и это меня вполне

устраивало.

– Направимся в столицу, и продолжим расследовать происходящее, и узнаем, связан ли Орден с этими владыками на самом деле.

Орест махнул хозяину; тот сразу же поспешил к нам. До чего же бывают деликатные, приятные люди.

– План звучит весьма разумно. Нам еще кувшин и что-то из закуски, - последние слова были адресованы хозяину.

Тот бросил уважительный взгляд на уже пустой объемистый кувшин и пошел выполнять заказ. Я допил какие-то капли, которые еще оставались на дне моей кружки.

До Шеола путь неблизкий, и в самой столице меня ожидают знающие меня люди и не самые приятные воспоминания. Надо так надо, сейчас это меня не слишком беспокоило. Я благодушно улыбнулся, представив себя борцом за справедливость.

– Сам-то ты бывал в Шеоле?
– спросил я в надежде, что Орест ответит "нет", и мне выпадет шанс расписать ему все красоты главного города страны.

– Да, бывал, и не раз, - ответил Орест, улыбаясь - наверное, тоже вспомнил непревзойденную архитектуру столичных улиц.

Мне показалось забавным, что вампир-полукровка не раз бывал у Ордена перед самым носом, и я от души рассмеялся. Орест смеялся вместе со мной.

Очень скоро нам подали новый кувшин, а с ним - поднос, уставленный разнообразными и аппетитно выглядевшими закусками. Должно быть, Орест не поскупился на задаток. Я наполнил свою кружку, расплескав при этом немало вина, и начал утолять жажду.

– Ты часто пьешь?
– спросил Орест, внимательно глядя на меня, когда мы осушили по кружке.

Мне без причины захотелось ответить по-другому, но я отрицательно помотал головой. Я действительно пил очень редко; может быть, попросту не с кем.

– Я очень мало о тебе знаю, - непривычно неравнодушным голосом сказал вдруг Орест. 

Я с удивлением посмотрел на него. Мне впервые пришло в голову, как мало мы в самом деле знаем друг о друге - в сущности, ничего.

Мы заново наполнили свои кружки, но я не пил и не говорил, предоставляя Оресту начать. Наконец он заговорил.

– Даже не знаю, что тебе рассказать. Я никогда не знал своего отца. В детстве я ненавидел свою мать, с тех самых пор, как она открыла мне правду. Горько быть не таким, как все... Со временем я научился любить себя и презирать остальных - только так для меня и возможно жить. Единственной моей радостью стало утверждать себя, проверяя свои силы в боях - сперва с людьми, потом с чудовищами. Скоро я обзавелся большим богатством, не считаясь ни с законом, ни с человеческой моралью. Благодарность мне была не нужна, и я стал скитаться с места на место в поисках сильнейших противников. Так и я и стал тем, кого ты знаешь сейчас.

Орест говорил серьезно, даже внушительно, но в его словах была не то что фальшь - наоборот, полное отсутствие всякого интереса. Я понял, что это заранее приготовленные слова, которые содержат самое большее половину правды. В то же время мне показалось, что это и есть самая важная половина, и что у Ореста имеются достаточно веские причины не рассказывать всего.

Орест, договорив, выжидательно смотрел, рассчитывая теперь выслушать меня. Я уж точно не хотел заканчивать все это, отделавшись парой общих фраз, но копаться в своем прошлом, да еще и рассказывать

все другому человеку... Я не сомневался в том, что не обязан отвечать всей правдой на полуправду. Тем не менее во мне родилось такое желание - вспомнить и рассказать. И вспоминать, и рассказывать будет неприятно, но я нуждался в этом. Должно быть, в каждом человеке живет потребность разделить с кем-то другим тяжесть на своей душе, да и просто высказать то, что тебя волнует и беспокоит. Орест в одно мгновение, я уверен, тоже хотел этого, но не стал. Что же, это простительно для наполовину человека, наполовину вампира.

Я глубоко вздохнул, в один глоток выпил целую кружку и начал свой рассказ. 

Глава пятая

Часть первая. Десять лет назад

Я всегда, с самых ранних лет, считал себя особенным. Думал, что мне предназначен высокий жребий. Чтобы питать мою уверенность, мне не нужны были доказательства, не требовались подтверждения, хватало того, что я знал себя и любил то, что знал. Кроме меня, этого не знал никто. Окружающие, и те никогда не принимали меня за своего. Меня не любили сверстники, а было время, травили и даже, случалось, поколачивали, собравшись группкой в несколько человек. Я никогда не искал такому поведению объяснения, оно меня и не беспокоило по-настоящему -- хотя со временем мне начало казаться, что те ребята, да и все люди вообще, видят во мне кровного врага. Я не такой как они, а значит, я зверь другого вида. Они понимают это по моим манерам, моим словам, моему голосу. Когда детство прошло, я и сам начал сомневаться, что моя непохожесть на других -- это что-то хорошее. Я особенный, да, но чем дальше, тем больше возникало свидетельств, что это не равносильно тому, чтобы быть лучшим.

Какова была моя радость, когда я узнал, что избран для того, чтобы вступить в ряды Ордена! Тогда я не думал ни о богатстве, ни о влиянии Ордена -- они заботили меня в последнюю очередь, хотя жили мы очень небогато, если не сказать бедно. Я не стеснялся этим. Главное это то, что я был избран -- стал избранником -- нет, с самого начала действительно превосходил всех тех, кто при одном упоминании Ордена замолкает. В последние дни, пока я еще не покинул родной дом, даже взрослые держались передо мной с некоторой опаской, которая и есть истинное уважение. Я наслаждался этой замечательной переменой. В ком-то другом могли бы родиться мысли о мести своим былым обидчикам, но не во мне. Я иду выше, а они и все их дела остаются позади.

Немного жалко было покидать свою мать, которая была моим единственным близким человеком все эти годы. Именно ей, а не мне, сообщили радостную новость первой, а уж она передала ее мне. Голос матери, которая четырнадцать лет растила меня одна, без помощи отца, дрожал от волнения, но в нем было больше облегчения, чем печали. Судьба рыцаря Ордена -- неизмеримо больше, чем она когда-либо могла дать мне, да и, конечно, для нее облегчение -- это не говоря о той помощи, которую я, в свою очередь, мог теперь оказать ей в будущем. Впоследствии я действительно обеспечил ей достойную старость, хотя редко писал письма и совсем перестал навещать -- я списывал это на занятость, но на самом деле меня тяготили связанные с ней воспоминания о моем детстве.