Что мне приснится
Шрифт:
Никто не знает, как Орден отбирает юношей для обучения и последующего пополнения своего состава. Даже будучи членом Ордена, я никогда так и не узнал этого. Решения принимают самые высокие чины, основываясь на им одним известных причинах -- и им одним известных источниках информации. Я не раз ломал голову и не мог догадаться, откуда они вообще могли узнать про мое существование, как поняли, что именно меня нужно выбрать. Я не был самым сильным, не был первым в учении, честно говоря, не был первым ни в чем. Тем не менее, решение было принято, и их посланец встретился с моей матерью тогда, когда она была на одной из нескольких ее работ.
Простой народ вполголоса рассказывал много разного об Ордене и его
Говорят, что каждый рыцарь -- это меч в руках Ордена, что они служат только ему до самой смерти, поклявшись выполнять любой приказ и отрекшись от собственной жизни, и даже жены у них не бывает. Что до служения, так в этом мире служит каждый -- бедняки гнут шею целыми днями напролет, чтобы свести концы с концами, богачи же тщатся не уступать другим богачам, тогда как любое состояние может быть в один час погублено ворами или стихийным бедствием. Рыцарь Ордена служит самому могущественному правителю, если сам не является таковым. Да и мысль о жене меня не особенно заботила; на девушек я всегда смотрел только со стороны, хотя мне и нравилось то, что я видел.
Я знал своего отца. Очень многие дети воспитываются одинокой матерью, если отец или преждевременно скончался, или ушел в другую семью. Вот и мой отец расстался с моей матерью, но не взял себе новой жены и не родил других детей, и со временем стал искать моего внимания. Мать ненавидела его всем существом, но он не скупился на подарки, и, учитывая наше положение, я время от времени виделся с ним. Я был бы не против иметь близкие отношения с отцом, но это был тяжелый человек, обозленный на весь свет из-за неудач в семье и в его многочисленных махинациях. Вместо нормального общения мне приходилось часами выслушивать его гневные жалобы, всегда одни и те же. Узнав о том, что я стану членом Ордена, он сразу возомнил, что сможет использовать это себе на пользу. Я же был рад возможности разорвать с ним всякие отношения. Связаться со мной без моей воли он отныне не мог, а моей воли на то не было.
В назначенный день я помылся, надел ту одежду, которая, как казалось моей матери, была более представительной. В другой раз она непременно сказала бы, как красиво я выгляжу - она была единственной, кто когда-либо такое мне говорил, и отдувалась за всех остальных -- но сейчас была слишком взволнована для этого.
В тот день было пасмурно. Мы заранее вышли на улицу, у меня с собой была сумка с минимум необходимых вещей -- брать больше из наших скудных пожитков казалось бессмысленным, учитывая, куда я еду. Моя мать нервничала все больше с каждой минутой, что сделало ее необычно немногословной. Высматривая приближение посланца Ордена, она то и дело подрагивающей рукой поправляла мой и без того прямой воротник, приглаживала мои волосы.
За мной приехали точно в положенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Это была запряженная тройкой лошадей карета -- без тех аляповатых украшений, без которых не представляют свой транспорт новоиспеченные богачи, но всё-таки настоящая карета! Мать вцепилась мне в плечо при одном ее виде. Мне сделалось больно и, главное, неловко, и мне захотелось, чтобы она поскорее оставила меня. Я промолчал, тем более что кому как не мне надлежит быть великодушным.
На козлах сидел кучер, он кивком поприветствовал мою мать, когда карета приблизилась. Дверь кареты открылась, и из нее вышел рыцарь. Это был мужчина лет сорока, неожиданно вполне заурядного вида, невысокий. Он был одет в совершенно непритязательную одежду, даже более практичную, чем того требовало путешествие в крытом экипаже. Когда он сделал шаг в нашу сторону, я напрягся и облизнул пересохшие губы. Я заметил меч у его пояса и печать на рукояти этого меча.
К моему удивлению, он не обратился и даже не взглянул на меня, ограничившись несколькими сухими, формальными словами, сказанными моей матери. После этого он развернулся и таким же размеренным, спокойным шагом вернулся в карету -- почему-то захлопнув за собой дверь.
Мама обняла меня, уже не сдерживая слез. В этот момент во мне самом тоже что-то дрогнуло, показалось, что какая-то капля выступила на глазу и мешает смотреть... Все же уже было не время, чтобы отступать, да и выбора мне никто не предоставлял. Мне должно было осуществить свою судьбу. Я мягко отстранил мать и пошел к карете.
Когда я протянул руку к дверце кареты, возница издал пренебрежительный смешок и сказал:
– Куда тянешься? Карета для господина рыцаря. Полезай сюда, будешь ехать рядом со мной.
Я оторопел, застыв с протянутой рукой, а потом отдернул ее и поспешно залез на козлы. Не знаю, что было бы, если бы я тогда не послушал возницу -- последнейшего из слуг Ордена -- и открыл дверь. Я не посмел, и вышло по-другому.
Кучер держался так, как если бы меня рядом с ним и не было, погоняя лошадей и вожжами, и окриком. Лошади скоро набрали очень быстрый ход, и потоки холодного воздуха неприятно встречали мое лицо. Я моментально продрог; как всегда в таких случаях, у меня потекли сопли, которые я носом шумно втягивал обратно. Я старался не смотреть на своего соседа, с выражением непоколебимого достоинства глядя вперед себя, но все-таки то и дело бросал на него взгляды и убедился, что он одет гораздо теплее, чем я. Он ни на что не обращал внимания.
Мы покинули город и двинулись дальше, оставляя его за нашими спинами. Куда они везут меня? Должно быть, в Шеол, столицу страны -- это же Орден. Я не особенно думал об этом, думал о том, как мне плохо. Я обнял руками колени и попытался весь сжаться в комок, чтобы пронизывающий ветер тревожил меня не так сильно.
Через какое-то время мы остановились посреди дороги. Как оказалось, рыцарю нужно было помочиться, что он и сделал, по-прежнему не замечая моего присутствия. Когда он вернулся в карету, мы сразу же опять тронулись. После этого мы не останавливались, даже когда опустилась ночь и стало совсем темно. Возница все так же правил лошадьми, причем несколько раз он, не отпуская вожжей, свободной рукой доставал себе из лежащего рядом с ним свертка что-то из еды или отпивал из фляги -- в которой вряд ли была вода. Признаков усталости он не выказывал. Рыцарь в карете тоже наверняка имел при себе и еду, и питье, и, наверное, мог поспать. Я сильно проголодался, и теплее мне тоже не становилось, так что я стал пытаться заснуть на этом неудобном месте. Очень нескоро мне это удалось.
В пути я приспособился пользоваться теми короткими остановками, которые мы делали, чтобы справить нужду или слегка подкрепиться -- кучер в какой-то момент сжалился надо мной и стал делиться со мной мелочью из его припасов, да заодно и заговаривал со мной, без повода заводя рассказы о своих старых днях. Рыцарь, в отличие от него, так и не сказал мне ни одного слова вплоть до самого конца нашего долго пути. Если он и прерывал свое молчание, то обращался только к кучеру, который перед ним держался с подобострастием.