Что мне приснится

Паксютов Георгий Давидович

Раскаяние охватило меня. Я горько пожалел о том, что сделал, и жаль мне было не разбитого лица товарища -- это была моя самая большая радость за последнее время -- а того, что я впустую нанес ущерб себе, выставил себя агрессивным дураком и обрел стольких недругов. Про себя я пообещал, что впредь никогда не допущу такой ошибки, буду держаться тише воды, ниже травы, что, как я усвоил с детства, было единственным путем выжить во враждебном мире.

Я безропотно позволил двум молодчикам взять себя под руки, и они грубо потащили меня вон из зала. Что будут делать оставшиеся? Наверное, разойдутся, а может, если рана пострадавшего оказалась не слишком серьезной, и продолжат веселый вечер.

Меня, как

мешок, протащили по деревянным ступеням лестницы, потом по коридору до ближайшей комнаты с приоткрытой дверью. Внутри комнаты была незастеленная кровать, меня бросили на нее. Я продолжал лежать без движения, не переменяя позы.

Если комната предназначалась для кого-то другого, его разместят где-нибудь не здесь. Я все же рыцарь Ордена.

В комнату вошла служанка с простыней и подушкой в руках. Она, должно быть, боялась ужасного рыцаря, и потому тоже молчала. Поняв ее намерения, я встал с кровати и отошел в сторону, хотя мне было все равно, на чем спать. Служанка стала застилать кровать, робко избегая моего взгляда. Повинуясь неожиданному порыву, я внимательно рассмотрел ее. Это была самая обычная, даже откровенно невзрачная, девица -- такую и ожидаешь встретить на подобной работе. У нее было серое лицо простолюдинки, жидкие волосы. Ее движения были торопливы и потому неточны.

Я смотрел на нее, и меня вдруг охватило волнение. Я чувствовал себя униженным, ущербным по сравнению со своими товарищами. Мне казалось, что все люди в мире против меня, и только объятия женщины могли бы подарить успокоение. Эта служанка была такой боязливой, такой невзрачной, что если кто-то и мог меня пожалеть, то только она.

Я приблизился к ней и приобнял ее. Неумело, но без робости -- или это алкоголь еще не успел выветриться?
– я целовал ее некрасивое лицо. Она замерла, не сопротивляясь, но и не отвечая мне. Я мог только гадать, о чем она думает -- о том, чтобы я не беспокоил ее слишком долго, скорее всего.

В какой-то момент мне показалось, что она становится не такой робкой и помалу начинает отвечать на мои неловкие поцелуи, но когда я попытался перейти дальше, она вздрогнула всем телом, отстранилась и, высвободившись из моих объятий, выбежала из комнаты.

Странно, но я почувствовал, что все получилось, как и надо. Без лишних эмоций я опустился на застеленную кровать, лег, как удобней -- сегодня мне оставалось только заснуть, все мои проблемы я буду решать завтра. Внутри не осталось ни обиды, ни разочарования, бездействовал даже привычный механизм, прокручивающий заново неприятные впечатления дня тогда, когда я остаюсь наедине с собой. Внутри была только пустота.

Я лежал, силясь уснуть; алкоголь окончательно перестал действовать. В голове раздавался только глухой шум моего собственного дыхания и сердцебиения. Отдаленно мне показалось, что со мной что-то неправильно, и я попытался разбудить оставившие меня чувства, с усилием извлекая из глубин памяти обрывки воспоминаний.

Вот молодой человек, которого я считал своим другом, бьет меня кулаком в лицо, чтобы покрасоваться перед девушками, а я не решаюсь ответить, хотя с легкостью мог бы одержать верх. Вот я встречаю свои первые, очень серьезные, неуспехи в учении, которые мне, привыкшему считать себя лучше других, причиняют сильную боль. Вот после какого-то моего детского проступка -- кто может вспомнить такие пустяки -- я вижу гримасу разочарования на лице своей матери, которая меня даже не упрекает; обладая достаточным разумом, и ребенок может понять, что в такую минуту одинокая мать думает, что ей было бы лучше, если бы он не появился на свет. Вот, из-за скверного характера испортив вечер своим боевым товарищам, я напиваюсь и без повода нападаю на одного из них с оружием в руках, после чего меня, как злого и глупого щенка, за шиворот выбрасывают вон. А я еще и должен задуматься над их сочувственными, снисходительными словами, и, постыдившись своего дурного

поведения, вернуться на предназначенное мне в жизни место.

Что-то в моей груди сломалось, и я наконец залился жгучими слезами, обняв себя самого и сжавшись в комок, чтобы защититься от жестокого внешнего холода.

Часть третья. Полгода назад

Негромкий, но настойчивый стук в дверь заставил меня вздрогнуть от неожиданности, а потом я наспех сунул ноги в легкие домашние сандалии, дотронувшись до стены, чтобы не потерять равновесие, и побежал открывать.

Старая экономка - единственная прислуга, которую я держал в доме, в котором останавливался, будучи в столице - была женщиной деликатной и ко мне давно привыкшей, но при этом строжайше соблюдала определенные порядки. Сегодня было утро воскресенья, а значит - время уборки. Здесь она не делала исключения даже для рыцаря Ордена, погруженного в свои думы.

Подождать, пока она вытирает полы и выносит из комнат мусор, который лично мне уже казался частью обстановки, можно было бы и на балконе, с той книгой, что я читал до ее прихода; я, впрочем, посчитал, что для меня будь лучше выбраться на прогулку, и поэтому, вежливо ответив на пару вопросов экономки, надел плащ, сапоги и вышел во двор.

Старая женщина наверняка с улыбкой смотрела мне вслед. Я уже давно заметил, что произвожу очень хорошее впечатление на стариков - должно быть, им льстят мои сдержанные, уважительные манеры. Совсем другого мнения обо мне обычно бывала молодежь, хотя мало кто занимал положение достаточно высокое или был достаточно дерзок, чтобы хоть как-то это выразить. Почти никто.

Вот уже несколько месяцев кряду я получал миссии очень редко, а когда и получал - это были мелочи в самом Шеоле или его окрестностях, которые почти не занимали времени на исполнение. Ожидание нового задания, как сейчас, было для меня не отдыхом, а подлинным испытанием. Большую часть времени я праздно просиживал у себя дома или бродил по уединенным местам, где мог чувствовать себя спокойно. С гораздо большим удовольствием я бы ночевал в поле, пешим или конным отправившись на настоящее, ответственное и непростое задание.

Я машинально коснулся рукояти меча, скрытого под моим плащом. Он как я, тоже предпочел бы запал битвы бесполезному простаиванию в ножнах. Или руководство во мое разочаровалось; может, кто-то из моих недоброжелателей нашептал им на уши?

Я направился в один из городских парков, где чаще всего прогуливался. Вообще-то он находился не так близко, но я хожу очень быстро, и уже вскоре был там. Раньше утром прошел проливной дождь, и улицы приобрели некий несильный, но четко различимый запах - может быть, запах влажного камня, если такой есть. Воздух после дождя было приятно вдыхать, и я на время отвлекся от снедавших меня тягостных мыслей. Было бы еще немного потеплее.

Я гулял по отдаленным, тенистым аллеям, где реже попадались прохожие. С не успевших высохнуть листьев слегка капало, среди луж на дорожках попадались довольно большие. Я в задумчивости остановился возле одной из них. С поверхности воды меня внимательно рассматривало мое отражение. Это был средней комплекции, повыше среднего роста молодой мужчина. Он был одет в неброскую одежду и вообще явно не следил за своей внешностью. При этом у него были тонкие черты лица, во всей его наружности проступало что-то благородное. Честно говоря, мне его облик был весьма приятен - разве что глаза были какими-то грустными, а на лице сказывалось проступавшее из глубины напряжение. Почему только он не нравится другим людям?