Что приносит тьма
Шрифт:
Девлин не мог себе представить, чтобы Бересфорд застрелил ростовщика из-за пятисот фунтов, хотя располагал только его собственным уверением, будто долг действительно составлял эту, а не многократно большую сумму. Пошел бы ирландец на преступление из-за пяти тысяч фунтов? А из-за десяти?
Нет, все равно вряд ли. Но что, если Эйслер подзуживал юношу или насмехался над ним? Если угрожал разглашением и самого долга, и услуг, которыми этот долг оплачивался? Способен ли Блэр Бересфорд убить мерзкого, злобного старикана в приступе ярости, порожденной страхом и стыдом?
Себастьян не был уверен, но считал такое вполне возможным.
Возвращаясь к своему экипажу, Девлин снова поймал себя на раздумьях, почему Самуэль Перлман назвал ему именно Бересфорда. Теперь виконту пришло в голову, что враждебность Перлмана могла быть направлена не столько на юного ирландца, сколько на Томаса Хоупа. Ведь если убийца Даниэля Эйслера одновременно похитил дорогостоящий голубой бриллиант, то Перлман как наследник своего дяди окажется обязанным возместить владельцу алмаза понесенные убытки – разумеется, при условии, что означенный владелец сможет доказать пребывание камня в распоряжении торговца.
А Себастьян подозревал, что такой дальновидный человек, как Хоуп, хранит подробные письменные свидетельства любой подобной сделки.
Однако если причиной гибели Эйслера послужил бриллиант, злоумышленник должен был откуда-то узнать о том, что драгоценность у старика. Сколько людей располагало этими сведениями? Франсийон, ясное дело, и Хоуп – если алмаз действительно его. Самуэль Перлман? Скорее всего. Блэр Бересфорд? Возможно. Мэтт Тайсон? Опять же возможно, через Бересфорда.
Но как об этом прослышал Жак Колло? И кому еще это могло стать известно?
Поначалу Себастьян направил коляску в сторону дома, но затем передумал и повернул лошадей на Стрэнд, к скромному заведению Джона Франсийона.
Ставни на окнах ювелирного магазинчика уже были закрыты, когда виконт толкнул входную дверь, наполнив помещение звоном медного колокольчика.
Хозяин стоял за прилавком спиной к двери и, наклонившись, задвигал неглубокий лоток в высокий деревянный шкаф.
– Извините, мы уже не работаем, – произнес он, даже не поднимая головы. – Если пожелаете, можете зайти утром. Открываемся в десять.
– У меня возникла необходимость задать вам еще несколько вопросов, – заговорил Девлин.
Франсийон резко обернулся. Единственная горевшая в магазине масляная лампа отбросила его гибкую тень на прилавок и на ряды иллюстраций и рамок на дальней стене.
– Но я уже все вам рассказал!
– Вопросы вовсе не об алмазе Эйслера. – Опершись предплечьями на полированную столешницу, Себастьян подался вперед: – Я хочу услышать о краже сокровищ французской короны.
Повернувшись, ювелир аккуратно запер дверь стоявшего за ним шкафа.
– Почему вы думаете, будто я могу поведать вам больше, чем уже сообщил?
– Потому что драгоценности – ваш хлеб, а та кража была, пожалуй, крупнейшим хищением драгоценностей в истории. Потому что вы – выходец из Франции и наверняка внимательно следите за событиями, которые в ней разворачиваются. А еще потому, что я не считаю вас человеком, способным позволить, чтобы за убийство повесили невинного.
Француз пригладил ладонями волосы, будто желая удостовериться в опрятности прически, хотя ни одна прядка не выбилась со своего места, затем присел на высокий табурет, положив сплетенные пальцы на бедро и устремляя взгляд куда-то вдаль.
– Ну хорошо. Дай Бог памяти… Вам известно, что революционное правительство конфисковало королевские сокровища у Людовика XVI после того, как он вместе с семьей попытался летом 1791 года бежать из страны?
– Известно.
– Чтобы вы получили представление о количестве изъятого, составленная при этом опись ювелирных изделий заняла около пятидесяти страниц.
– Так много?
Ювелир кивнул.
– Бурбоны владели, наверное, крупнейшей коллекцией драгоценностей в Европе. Ее общая стоимость оценивалась более чем в двадцать четыре миллиона ливров. Один только «Голубой француз» по примерным подсчетам тянул на три миллиона.
– И что же сделало с этой коллекцией революционное правительство?
– Сокровища короны были провозглашены народной собственностью и помещены под охрану в отель дю Гард-Мёбль [22] на площади Людовика XV – которую вскоре переименовали в площадь Революции. – Франсийон умолк, его лицо передернулось. Площадь Революции зловеще прославилась установленной там гильотиной.
– Продолжайте, – попросил Себастьян.
– Затем драгоценности предоставили для всеобщего обозрения по тем соображениям, что раз народ стал хозяином сокровищ, то должен иметь возможность их видеть. Таким образом, каждый понедельник здание открывалось для публики. Выставка драгоценностей работала вплоть до августа 1792 года, когда было принято решение закрыть ее в связи с возрастающими волнениями в Париже.
22
Отель дю Гард-Мёбль(фр. Garde-meuble — мебельный склад) — одно из двух идентичных каменных зданий, разделенных Королевской улицей, расположенных на парижской площади Согласия (до революции — площадь Людовика XV, затем площадь Революции). Было построено в 1758 году архитектором Луи Франсуа Труаром по заказу короля Людовика XV. Использовалось для хранения королевского имущества: украшений, доспехов монархов, гобеленов и предметов обстановки, в том числе мебели, откуда и получило свое название.
– Но сокровища по-прежнему хранились в Гард-Мёбль?
– О, да. В запертых шкафах, в комнате, расположенной как раз над входом на первом этаже. Главный хранитель, отвечавший за них, постоянно жаловался, что нужно больше охранников, однако… – пожал плечами Франсийон. – Шел сентябрь 1792 года; целая нация летела в тартарары.
– Получается, на момент кражи выставка была закрыта?
– Да. Но прежде, чем посещения прекратились, некий Поль Миетт каждый понедельник в течение пары месяцев наведывался в Гард-Мёбль, изучая распорядок дня охранников и различные подходы к сокровищнице. Кое-какие детали свидетельствовали, что злоумышленник умудрился разузнать о привычках караульных из первых рук, но это никогда не было доказано.
– Так что же произошло?
Ювелир подергал себя за мочку уха.
– В ночь на 11 сентября Миетт и с полдюжины его сообщников просто-напросто подставили лестницу к фасадной стене здания, вырезали отверстие в окне верхнего этажа и забрались внутрь. Добра было так много, что воры не смогли унести все за один раз. Но когда они поняли, что кража прошла незамеченной, то через ночь вернулись, а потом и еще через ночь. В свою четвертую вылазку грабители до того обнаглели, что превратили кражу в пьяную гулянку со шлюхами, едой и вином. Все добытое, от инкрустированных камнями мечей до драгоценных статуэток, просто выбрасывалось в окно ожидавшим на улице подельщикам.