Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии
Шрифт:
Дик сидел на снегу в глубине башни, откинув голову на неокоренные бревна, открыв рот; дыхание становилось мерным и глубоким, звуки уходили, и наступал покой.
Через бревенчатую дыру Дик видел белую дорогу, деревню с белыми дымами над крышами, редкий голый лес, из которого выползал обоз. Картину перекрыл солдат с вертящейся у ног собакой. Он не понимал, почему драгуны гонят его, и спорил. Из-за солнца лица солдата не было видно, а фигура теряла очертания, потом он исчез, вместо него в провал всунулось лицо драгуна. Драгун в последний момент вспомнил, что жует, и выплюнул яблоко.
— Пушку везут, ваша милость… — он кивнул в сторону обоза, — здоровую, — лицо исчезло,
Он спал страшный, всклокоченный, сипло и простуженно дышал, потом стал подвывать во сне и вдруг громко и протяжно завыл.
Днем в замке начался пожар. Ветер сник, и из-за стен в небо свечой полез черный столб. Каменные ядра посбивали кое-где с темных старых стен верхние слои кирпича, обнажили нижний красный первозданный кирпич, и было похоже, что со стены посрывали кожу и открыли болячки. Пушка, низкая, уродливая, сработанная из ржавых железных полос, схваченных железными же обручами, и обмазанная глиной, на много метров закоптила снег перед жерлом, куда трое солдат, кряхтя, закатывали обмерзшее снегом каменное ядро. Арбалетчики, метавшие горячие стрелы, сделали свое дело и теперь сидели на корточках позади башен, которые еще и еще раз окатывали водой из бочек, наращивали лед на бревнах.
Закричали пушкари, двое потащили к пушке факел, зеваки побежали в сторону, приседая, выкатывали в страхе глаза, открывали рты, затыкали уши. Солдаты налегли на толстый канат, удерживающий пушку, пушка ахнула, задребезжала, запрыгала, заржали кони, завизжали, захохотали солдаты и зеваки. Ядро прыгнуло и шмякнулось где-то за крепостной стеной. Выстрелу еще долго отвечали растревоженные птицы.
Дик тронул коня, поскакал вперед к замковым воротам, драгун вез за ним длинное толстое копье. Дик остановил коня, обернулся, выругал замешкавшегося драгуна, тот поспешно прижал копье локтем к боку и затрубил. Из замка не ответили. Дик вглядывался в стены и не видел там людей. Только один раз из-за зубца показалась фигура лучника. Фигура неожиданно испуганно поклонилась Дику. Драгун протрубил еще раз. В ответ из замка длинно промычала корова. Солдаты за спиной Дика засмеялись. Лицо Дика мучительно скривилось, он обернулся и замахал руками, давая сигнал к атаке. Барабанщик опять ударил в свои барабаны, пушка ахнула, башни заскрипели и опять поползли, стрелки поднимались с корточек и пристраивались за башнями. Цепью двинулись драгуны. Опять ахнула пушка, на этот раз ядро упало на крышу башни над воротами и проломило перекрытие.
Высоко в небо взметнулся столб рыжей пыли. Атакующие загалдели. Пушкари отходили от пушки, рассаживались у костра.
Дик на ходу запрыгнул в башню, через узкую смотровую щель ползла белая земля с наезженными в предыдущих атаках колеями, потом они кончились, мелькнули ноги убитого, башня закачалась, поползла вверх по отлогому холму, и сразу в щели закачались небо, столб дыма, край стены, из-за зубцов которой лезли редкие стрелы, больше Дик ничего не видел, но чувствовал, что что-то изменилось, что-то там снаружи было не так, как раньше. Он обернулся, но в полутьме перед ним мотались только потные хрипящие, ругающиеся лица стрелков, отдавливающих друг другу ноги, толкающих башню. Расшвыривая их, Дик продрался к лазу, нагнулся так, что башня прошла над ним, и оказался на белом снегу. На секунду он ослеп и завертелся, потеряв направление, и тут же увидел орущих, бегущих к выломанным воротам стрелков, и давку драгун в этих воротах, и десятки телег, пустых и даже груженых, несущихся к замковым воротам, и над всем этим пронзительно и тоскливо звонил колокол замковой церквухи, взывая о милости. Позади Дика из башни выползали ослепшие как сычи стрелки, мотали головами, закрывая глаза ладонями, вскакивали, весело перекликаясь, бежали к замку. Дик, громыхая тяжелыми доспехами, бешено ругаясь, опираясь на меч как на дубину, тоже побежал к замку.
В низкой арке ворот сцепились крестьянские телеги, и, чтобы войти в замок, ему пришлось карабкаться по этим телегам, бить железной перчаткой, вырванным у мужика кнутом, а потом плоскостью меча по шеям, спинам и лицам. На последних под аркой санях Дик споткнулся, нелепо заскользил коваными каблуками и тяжело всем телом въехал в огромную, черную, натекшую из-под горящего костра лужу.
В замке шел грабеж. Драгуны, стрелки, мужики волокли все, что могли вытащить, и Дик опять сначала бил их и вырывал вещи, и орал, потом просто бил, потому что вырванные и брошенные вещи тут же подбирались теми же самыми или другими.
Жилая башня в центре двора была окутана жирным черным дымом. Она была каменная, и огню было мало чем поживиться. У подножья башни стрелки раздевали и разували трех или четырех лучников — защитников замка. Двое стояли босые и простоволосые в длинных белых рубахах, двое сидели на снегу, сами стягивали сапоги, переругиваясь со стрелками. Кнут Дика обрушился на лица стрелков, и те рванули в сторону, кроме двух, которых он прижал к стене. За углом Дик увидел тетушку и еще двух растрепанных старух с птичьими клетками в руках. Старухи с тупым недоумением уставились на него.
— Дик! Дик! — вдоль стены, ступая по лужам черной воды, в платье с прогоревшим подолом, растрепанная, опухшая, укутанная в перепачканное сажей одеяло, медленно шла Джоанна.
— Я сожгла волосы, я сожгла лоб… Что ты наделал? Что ты наделал!
Ее искривленное лицо было жалко и некрасиво, она зарыдала, длинно всхлипывая и икая.
Дик завертел головой, будто разыскивая кого-то, увидел стрелка, тащившего два седла, догнал его, сбил подножкой, отобрал седла, швырнул их к стене. От звука шлепнувшихся на землю сёдел Джоанна взвизгнула и рванулась с места.
— Не вой, — угрюмо попросил Дик. Он продолжал вертеть головой, выглядывая знакомую длинную фигуру. — Я думал, тебя вернули опекуну…
— Я здесь была, — Джоанна опять зашлась в истерическом плаче, — все время здесь была… Я думала, я ослепла, я стану уродиной.
— Не вой, — опять попросил он. — Ну что ты воешь? Ты же сама все это затеяла… Я женюсь на тебе, раз обещал… — неожиданно он отодвинул ее, рванулся в сторону, разбрызгивая черную воду сапогами.
Он пробежал через длинный не тронутый огнем дровяник, выскочил к деревянным мосткам под стеной. За углом пристройки мелькнула длинная фигура — монах в капюшоне, — мелькнула и исчезла. Дик побежал к пристройке. Теперь монах мелькнул в загородке для мелкого скота, между стожками рубленых веток, и исчез за низкой, обитой медными гвоздями бревенчатой калиткой, через которую выгоняли коз на пастбище. Дик сорвал шлем, надел на меч, выставил за калитку. За калиткой было тихо, только ветер шуршал. Он подождал немного, рванулся вперед.
Сразу за стеной тянулся отлогий обрыв, за обрывом остатки пересохшего рва, в который ветер надул снег. По ту сторону рва стояли разлапистые деревенские санки, запряженные темной лошадкой, рядом мотался маленький расхристанный мужичок. Монах бежал к саням. Дик закричал. Мужичонка, увидев Дика с двуручным мечом, присел, завертелся на месте, боком повалился на сани, огрев лошаденку хлыстом, засвистел, и сани, кривясь на оглоблях, понеслись прочь. Монах сначала побежал было за санями, потом обернулся, скинул капюшон с лысой головы и, уже не торопясь, пошел вверх по обрыву навстречу Дику.