Чуду не слабо
Шрифт:
– Владимир, – явилась родительница прямо в ночнушке, немного заспанной и трогательной без своего обычного «боевого раскраса», – ты не обнаглел? Я вообще-то сплю!
– Извини, мам, – прикрыв трубку, отозвался Вовчик и сделал кроткие глаза. Дождавшись, когда мать уйдет, продолжил разговор, теперь уже шепотом.
Толстый, похоже, ел – явно донеслось причмокивание. Ну, хотя бы не спал.
– И что предлагаешь? – спросил отстраненно.
– Позвони Дмитриевой, – попросил Вовчик.
– Почему я?
– Потому что ты для нее найдешь аргументы, – отбрехался Ольховский. – А у меня мать дома, ругается, что я треплюсь.
Не говорить же прямо, что Елка неровно дышит к Вальке. Тогда он станет обходить ее в радиусе полкилометра, стыдливо сутулиться и мямлить. А этого точно нельзя допустить.
Толстый, как ни странно, согласился, не стал спорить, переругиваться, набивать цену. Надо, так надо. Аргументы, так аргументы. Мать, так мать.
И уже через полчаса отправил жест окей, вместо долгих пояснений. Круто, в общем-то.
Вовчик достал свою парилку, зарядил вкусным стиком и открыл форточку. Обычно дома он курить себе не позволял, но что-то сегодня нервы сдали, захотелось слегка порелаксировать перед сном, это же не громкий разговор по телефону, мать разбудить не должен.
Но она или не спала больше, или все-таки проснулась. Снова возникла на пороге комнаты с укоризненным видом.
– Сын, ты даже не обнаглел, ты охренел! – возмутилась, скрестив руки на груди.
– Мам, – он проглотил весь дым и закашлялся от неожиданности.
Она подошла, забрала парилку, погрозив прямо ею, и ушла. Все понятно. Придется покупать другую – эту не отдаст. Или бросать уже покуривать? Начал же по глупости, просто чтобы попонтоваться, пыль в глаза пустить. Казалось, это круто. Ни фига! Просто дурацкая привычка, одна из, и никакой крутизны.
Перебрался в постель с телефоном в руках, принялся лениво перелистывать картинки. А потом услышал тихий стук: длинное тук и два тук коротких – их с Никой позывной из детства. Показалось?
Но стук повторился. Еле слышный, на самом пределе слуха. Подскочив к общей розетке, через которую они приноровились тогда разговаривать, шепнул:
– Ольха на проводе. Прием! – при таком способе общения приходилось придерживаться правила: сказал, прислонись ухом.
– Вовчик, ты с ума сошел? Прием.
– С чего бы это? Прием.
– Вакулину на репу пригласил! Прием.
– Не только ее. Вас тоже. Прием.
Но Ника замолчала. То ли убедилась, что все верно и спать ушла, то ли обдумывает. Ольховский навалился на стену, прикрыв глаза.
Сколько они так в детстве болтали – не сосчитаешь! Решали все вопросы, которые могли. Он советовался с подругой по поводу девочек. Интересно, а вот Чудова с ним по поводу мальчиков мнениями не обменивалась. Вообще они у нее были? Как-то этаинформацияпрошло мимо Вовчика. Но вообще всегда казалось, что с Никой маленькой был рядом в качестве галантного кавалера дедушка, потом он заболел, потом умер… И она просто так и не нашла достойную замену.
– Ника, прием! – шепнул в розетку.
– Чего? – тут же отозвалась она и замолчала.
– Не сказала «прием».
– Ну, прием, Ольховский! Чего ребячишься?
– Прием! – потребовал он.
– Прием, – послушно добавила она.
– Ника, а ты же тоже петь умеешь. Вы с дедушкой хорошо пели, я помню. Может, на пару с Елкой чего-нибудь сообразите? Прием.
– В смысле? Прием.
– Елка тебе не писала? Прием.
Вовчик не учел, что Толстый поговорил с Дмитриевой не так давно, она, небось, еще переваривает предложение, краснеет, бледнеет, обдумывает. С подругами пока поделиться не решилась. В переизбытке чувств долбанул себя по лбу.
– Ника-а-а-а!
– Я подумаю, – донеслось из дырочек.
Ну, ладно, хоть не отказала.
– Ника, а у тебя парень есть? – вопрос сам слетел с языка, Вовчик и сам не ожидал от себя.
– Дурак ты, Ольховский, – донеслось обиженное.
Блин!
Но Вовчик заулыбался. После разговора стало легко, как будто поговорил с кем-то близким-близким. Такого даже с Янкой не случалось, хоть она и сестра. Может, потому что с ней у Вовчика шесть лет разницы? Или она сама по себе другая. А Ника – это Ника. С ней ведь даже ссоришься как-то не по-настоящему. Наверное, когда-то в прошлой жизни они были близнецами, понимали друг друга с полуслова.
И Вовчику ничего не мешало поступать так, чтобы делать Нику счастливой. Всегда.
8
Самойлов нервничал, подспудно понимая, что в прошлый раз перегнул палку: психанул, смотался, как салага. Вдруг ребята плюнут на него и сами организуются с группой? Теперь собери-ка другую, а подводить Веру Палну не хотелось. Она словно воочию возникла перед мысленным взором Артема, вся такая томная, мягкая, трогательная – как такой откажешь? Беспокойство подкатывало к горлу, заставляло судорожно вдыхать.
А парни все не шли. Самойлов, чтобы успокоиться, начал подкручивать колки, дергая струны и прислушиваясь к звукам. Мантра про то, что группа только его, что он волен поступать, как захочет, и вести себя единоличным командиром, похоже, уже не действовала. Артем, конечно, по-прежнему свято верил в свой талант, но что не справится один – тоже понимал.
Послышались голоса. Только почему-то женские. Странно. Раньше на этот зальчик претендентов не было, будет обидно, если придется таскать инструменты с собой, или вообще делиться. Самойлов внутренне приготовился выдворить претенденток на помещение вежливыми, но бескомпромиссными аргументами.
Первой за порог ступила Вера Пална, как всегда спокойно, с достоинством огляделась по сторонам, приветственно кивнула Артему. За ней следом вошли три девушки, кажется, со второго курса, Самойлов их видел мельком в коридорах и на общих мероприятиях: одна – высокая, крупная, другая – неприметная девчонка, третья – красивая и уверенная в себе девица. Чего они тут забыли?
Однако Вера Пална уже отвечала на незаданный вопрос:
– Артем, я тут девочек привела. У них есть варианты для мартовского концерта, но им некому аккомпанировать, надежда только на вас.