Чуду не слабо
Шрифт:
Самойлову нравилось это состояние. Он, как наркоман, ловил кайф, стремился к нему, ему хотелось все повышать и повышать дозу. И ужасно бесило то, что сковывало: неумение, боязнь показать свою некомпетентность и что его просто возьмут и сместят.
Когда доиграли, девушки захлопали. Переглянулись и выдали самые настоящие аплодисменты, вкупе с восхищенными взглядами. Все.
– Тебя как звать-то, Паганини? – спросила красотка.
– Артем, – сейчас он даже не обиделся.
– Молодец, Артем! – с чувством похвалила та. – А я Рада.
Оценила, значит? Самойлов
Артем сначала предложил отыграть песни девушек, потом свои, в смутной надежде, что гостьям наскучит, и они уйдут.
Обе солистки встали к микрофону. Рядышком, плечо к плечу, хористки – да, и только. Не хватало еще строгих костюмов, юбок в пол и отглаженных лент в косах. Кос, впрочем, тоже не было, у обеих девушек волосы чуть ниже плеч. Артем поглядывал на них исподтишка, гадая, понравится им выступать или нет. Лучше, конечно, если отвалят после концерта, а вдруг нет?
Договорились, что играют каждую песню дважды. Если что-то совсем не получается, оттачивают в другой раз. Леший задал ритм. Лена и Ника запели, пожалуй, лучше, чем парни аккомпанировали: то один отстанет, то другой убежит, Самойлов постоянно путался в аккордах, Толстый обычно хорошо импровизирующий, тут вдруг портачил раз за разом – будто сглазил кто.
Рада заскучала, то и дело пряча зевоту, когда ребята стали останавливаться и возвращаться к провальным моментам, вопреки изначальным договоренностям. Она, видимо, ждала шоу, а тут оказалась работа, нудная, в чем-то безынтересная. И Леший на нее особого внимания не обращал. Девушка переместилась назад, к подоконнику, достала блокнот, ручку и принялась что-то строчить. Стихи? Дневник? Домашку? Или вообще просто записывает поток сознания? Только странно, что не использует телефон, заметки. Это показалось неожиданно-старомодным. Самойлов снова отвлекся, потерялся и сбился.
– Артем, блин! – прилетело от Ольховского.
– Пирожок, – среагировал он, делая вид, что весь в процессе.
В итоге, песни девушек отыграли не по два раза, а по десять, или даже больше. Под конец даже стало что-то получаться, пусть не идеальное, но хотя бы приемлемое. И устали все, включая Лену и Нику, словно не музыкой занимались, а штанги тягали.
Самойлов надеялся, что после своей части девушки уйдут, но фигушки. Они расселись в первом ряду и уставились, будто кошки. У его бабушки имелось целых четыре, он знал, с чем сравнивает: тот же взгляд, то же любопытство, те же выжидающие позы.
Когда парни начали играть свои песни, поначалу выходило ничуть не лучше, чем с песнями девушек. Артем, пользуясь моментом, пытался предложить свое, мол, все равно пока ничего не решено, но ребята приводили жесткий аргумент: Вера Пална, которая его творчество не утвердила.
– Артем, вы пока неизвестны широкой публике, – раздался бархатистый голос Рады, – потерпите, и скоро вас будут умолять исполнить ваши песни.
Лесть, конечно. Но Самойлов ее оценил, не замечая ухмылок остальных.
9
Рада ожидала от репетиции большего.
И Леший… В Радином представлении это должно быть невероятно сексуально: парень за ударной установкой, горящие глаза, напряженные мышцы, сплошной адреналин – и опять же ошиблась. Не разочаровалась на все сто, конечно, но удовольствие оказалось так себе: сидит себе за барабанами, пытается подстроиться под музыку, потому что остальные подстраиваться под него не хотят, и самое удивительное, Леший и не настаивает.
Плюс, конечно, тоже имелся: красивые голоса у Елки и Ники. Сама Рада петь не умела – с интонированием были проблемы, музыку слышать могла, а вот сама спеть даже песенку про елочку нет – перевирала безбожно. Причем, выяснилось это в первом классе, когда девочку решили записать на класс фортепиано.
Помнится, бабулечка (на самом деле прабабушка, но Рада привыкла так ее называть) жутко расстроилась этому факту, даже водила ее к лору, какому-то там знаменитому и расхваленному, подняв старые медицинские связи. Тот только вздохнул, и сказал, что у всех свои таланты, ведь от крокодила не ждут, что он будет лазать по деревьям.
Рада на заключение поначалу обиделась, посчитав, что злобный дядька обозвал ее крокодилом, но бабулечка рассмеялась и объяснила, в чем дело. И принялись активно искать талант у девочки. Танцы отпали: там те, кто не блистают, остаются на вторых ролях, а быть на вторых ролях Раде не нравилось. Все виды спорта – забраковали мама и бабушка, сказав, что профессиональный спорт – это всегда боль, преодоление и травмы. Бабулечка подумала и согласилась, она и сама до пенсии врачевала. Шить и вязать у Рады не хватало терпения. С энной попытки наткнулись на отличного педагога по рисованию. Вакулина втянулась, и поняла, что крокодилы отлично плавают.
Жаль, что сейчас бабулечка этого не помнит! Она уже несколько лет жила в доме престарелых, очень хорошем, в конце концов, семья врачей, могли выбирать. Рада скучала. Писала бабулечке письма раз в неделю: настоящие, написанные от руки, в конверте, с описанием погоды, старого фильма, книги, которых было полно в домашней библиотеке – и отправляла почтой. Потом приходила и читала сама свое же письмо. Бабулечка ее не узнавала. Думала, что Рада тут работает, невесомо хлопала по ее руке и добродушно улыбалась.
Девушка перебралась к подоконнику. Вытащила из сумки блокнот и ручку. Задумалась, что писать. А потом, не мудрствуя лукаво, описала тот случай с лором и его крокодилом. Потом добавила пару строк про нынешнюю репетицию – ничего плохого, просто поделилась, какие хорошие голоса у ее одногруппниц, хотя и рисуют они неплохо. Закончила же письмо тем, что люди более разноплановы в своем развитии, чем крокодилы, а внешность и настойчивость – это тоже талант, надо уметь его применять. Вот она, Рада, умеет! И, как садовник возделывает сад, с тем же усердием ухаживает за своей красотой.