Чуть-чуть считается
Шрифт:
Все!
В тебя!
Даже орудия главного калибра. Они бьют перед самолётом в воду. И на пути самолёта вздымаются огромные столбы воды.
Пули и снаряды свистят вокруг торпедоносца. А штурман, глядя в специальный прибор, наводит машину на цель.
Боевой курс! Его нужно выдержать с безупречной точностью. Скорость. Высоту. Направление. Чуть дрогнешь, собьёшься, и сброшенная торпеда пойдёт мимо цели.
И бывало так, что у лётчика на боевом курсе сдавали нервы. Очень редко бывало такое, но бывало. Не выдержит лётчик шквального огня противника и отвернёт, чтобы уйти. Но на вираже самолёт
– Что уж тут попишешь? – сказал дед, поглаживая бабушкину руку. – Я лётчик, ребята. И по мне жизнь – та же атака. Чуть-чуть собьёшься, считай, в цель тебе не попасть. А сдадут нервы, струсишь, отвернёшь – значит, вообще пропал. Вот вам и вся моя немудрёная философия.
Замолчав, дед скрипнул зубами, тихо попросил бабушку:
– Маняш, вызови сестру. Пусть укол сделает. Никакого больше терпежу нету.
Он впервые сам попросил вызвать сестру. Раньше лишь ругался. А тут попросил сам.
Бабушка кинулась к телефону. По запрокинутому лицу деда катились крупные капли пота.
Глава десятая
КАК ВАС СБИЛИ?
В классе собралось народу – никогда столько не собиралось. И из четвёртого «а» пришли, и многие старшеклассники, и учителя, и дядя Андрюша.
Завуч Иван Игоревич сказал:
– Может, Николай Григорьевич, лучше в актовый зал переберёмся?
Иван Грозный встретил деда словно какого-нибудь инспектора гороно. Даже ещё лучше. Витя никогда и не видел, чтобы Иван Грозный кого-нибудь так встречал. Наверняка это после того похода деда в школу, когда он ходил вместо папы.
– Нет уж, – сказал дед завучу. – В актовом-то зале у нас наверняка никакого разговора не получится. Я, Иван Игоревич, боюсь, что и в классе-то не получится. Но уговор наш помню. И как сумею, так и сумею.
Дед не захотел в актовый зал. В классе ему понравилось больше. А может, ему просто было тяжело лишний раз двигаться. И так с трудом поднялся на третий этаж. Отдыхал на каждой площадке.
– Ничего, Светлана Сергеевна, – сказал дед, – если я буду сидеть?
– Да что вы! Что вы! – забеспокоилась Светлана Сергеевна. – Как вам удобнее.
Из учительской принесли стулья. За каждую парту втиснулось по три и даже четыре человека.
Дед оглядел парты и спросил:
– О чём же вам рассказать? Может, у вас вопросы какие-нибудь есть? Про авиацию.
На деде чёрная тужурка с золотыми пуговицами. На кремовой рубашке чёрный галстук. На плечах полковничьи погоны. Над карманом слева – золотая птичка с цифрой «I» на синем щите. На правой стороне груди – четыре ряда орденских планок.
– Расскажите, как вас сбили, – пискнула Люба.
– Агафонова! – шикнула на неё Светлана Сергеевна.
– Правильно, правильно, – сказал дед. – Можно и об этом. Было такое. Раз есть интерес, расскажу.
Сказал «расскажу» и замолчал. Сидел за учительским столом, вытянув перед собой сцепленные пальцы рук, и смотрел на свои пальцы. Так и начал, не поднимая
– Гастроном на улице Энгельса знаете? – начал дед. – Прохожу я тут на днях мимо этого гастронома. Иностранная машина стоит. Шикарный автомобиль, ничего не скажешь. За рулём – никого. А рядом с водительским местом женщина сидит. С круглыми тёмными очками во всё лицо. У автомобиля трое парнишек крутятся, заграничную красоту рассматривают. Лет так по десять мальчишкам. Может, чуть больше. Тут из магазина хозяин машины вышел. Иностранец. Свёртки к груди прижимает.
Дед помолчал, поднял глаза и сказал:
– И вот то, что случилось дальше, неожиданно напомнило мне, ребята, одно событие в моей жизни. Я вспомнил раннее утро двадцать шестого августа тысяча девятьсот сорок второго года. В тот день я потерял своих трёх боевых друзей и лишь чудом сам остался в живых. В тот день меня сбили во время торпедной атаки.
Витя сидел на своей парте, зажатый между Любой и Федей. И ещё сбоку пристроился какой-то семиклассник. Может, у Вити такое удивительное воображение? Но всё, о чём тихо рассказывает дед, Витя видел в мельчайших подробностях, словно опять сам, крепко держа штурвал, вместе с дедом ведёт машину на фашистский караван, сам падает вместе с самолётом в студёную морскую воду, сам стоит под расстрелом…
Глава одиннадцатая
НА СВОБОДНУЮ ОХОТУ
Экипаж старшего лейтенанта Корнева подняли по тревоге в три часа ночи. Заместитель командира полка и начальник разведки разложили перед Корневым и штурманом-лейтенантом Володей Тарутиным – карту.
– Где-то в этом квадрате, – ткнул карандашом начальник разведки. – Идут отсюда. По всей вероятности, вот сюда. На море штиль, но сплошная низкая облачность, метров пятьдесят. И моросящий дождь. К утру дождь может усилиться. В караване один транспорт с живой силой и техникой. Охраняют: два эсминца и два сторожевика.
– Вопросы? – спросил заместитель командира полка.
Вопросов у старшего лейтенанта Корнева и лейтенанта Тарутина не оказалось.
– Самолёт будет готов через пятнадцать минут, – подняв левую руку и взглянув на часы, сказал заместитель командира полка. – Вылет через час. Пойдёте на свободную охоту. Полная инициатива в действиях. Но без лишнего риска. Транспорт разыскать во что бы то ни стало, атаковать и потопить.
– Есть! – чётко ответили Корнев с Тарутиным.
Выскочив из штабной землянки, они наткнулись на своего стрелка-радиста Ваню Перепелицу.
– Всё готово, – доложил Ваня.
– Веселков где? – спросил Тарутин о воздушном стрелке Саше Веселкове. – Если он, теники-веники…
Штурман Володя Тарутин двух слов не мог сказать без своих «теников-веников». О Веселкове же он беспокоился потому, что тот был влюблён в Алёнку из офицерской столовой и частенько в свободное время бегал к ней на свидание.
– Уже у самолёта Веселков, – сказал на бегу Ваня Перепелица. – Он прямо туда побежал, а я – к штабу.
– Смотри, теники-веники! – пригрозил Тарутин.