Чужаки
Шрифт:
Алеша сидел за столом президиума, когда в зал вошел Федор Луганский. Поздоровавшись с собравшимися, он неприязненно посмотрел на Алешу и, не сказав ему ни слова, приступил к докладу.
Вся речь Федора была сплошной угрозой по адресу большевиков.
Закончив выступление, он сейчас же ушел, даже не ответив на заданные вопросы.
Встреча с Федором вначале беспокоила Алексея, но прошло несколько дней, и постепенно он стал о ней забывать. «Все же совесть, как видно, не совсем еще потерял, да и за то заявление, которое написал тогда на меня, стыдно. Вот и молчит. Но ведь могло
Через две недели Алешу выписали из госпиталя. Простившись с друзьями, он решил еще разок зайти в парк, посидеть на полюбившейся ему скамеечке. Тут его и арестовали. Арестован он был тем самым поручиком, который предъявил ему несколько месяцев назад обвинение в измене Родине.
«Ловкач, — глубоко вздохнув, с тоской подумал Алеша. — Теперь обо мне никто и знать ничего не будет. Ай да Луганский!»
На следующий день начался допрос. Склонив голову и постукивая по столу пальцем, следователь долго смотрел выцветшими глазами на вошедшего Алешу, затем, показывая на скамейку, сказал:
— Ну-с, молодой человек, извольте-ка садиться. Вот мы с вами и встретились снова. Напрасно вы тогда сбежали, напрасно. От нас убежать, молодой человек, нельзя. Мы из огня вытащим, из воды достанем.
— Достали бы, черта с два, если бы не эта меньшевистская сволочь, — процедил сквозь зубы Алеша.
— Как вы изволили сказать? Сволочь? — переспросил следователь. — Слишком громко. Слишком громко сказано, молодой человек. Сразу видно, молодость сказывается, невыдержанность. Язык мой — враг мой. А ведь за разговоры-то эти вам, молодой человек, отвечать придется.
— Рот вы мне не заткнете. Говорить я все равно буду.
— Посмотрим, посмотрим, молодой человек, что получится. Вперед гадать не будем. Сначала соберем, по крупиночке. В одну кучку сложим, стеклышком накроем, тогда и увидим, что к чему. А так, впопыхах-то, мало ли что можно наговорить себе во вред?
Следователь оказался до тошноты придирчивым человеком. Он интересовался каждой мелочью, каждым, даже самым незначительным фактом. Вначале Алеше казалось, что следователь задался целью произвести беспристрастное выяснение всех обстоятельств дела. Но вскоре он убедился, что следователь до самозабвения любит создавать громкие процессы. Желание следователя раздуть этот и без того с пристрастием подобранный материал натолкнуло Алешу на мысль попытаться запутать дело и этим затянуть следствие на возможно более долгий срок.
Приняв такое решение, на следующем допросе Алеша сказал:
— Я малограмотный солдат. К каждому моему слову привязываться нечего. Теперь все кричат, и офицеры даже, что у нас свобода слова.
Следователь снисходительно улыбнулся.
— Свобода свободой, а война войной, молодой человек. Немец — каш враг, а вы что-то уж очень похожи на немецкого шпиона.
— Этого вы никогда не докажете. А что касается шпионства, так всем давно известно, что каждого, кто выступает против войны, вы непременно постараетесь сделать немецким шпионом.
— Честный человек не будет разваливать дисциплину и добиваться поражения своей армии.
— В части поражения спросите лучше своих правителей и союзников-это их рук дело. Мы, солдаты, хотим мира и земли.
— Так-с, молодой человек. Ясно. Но разрешите тогда узнать, какими путями и средствами вы предполагаете этого добиться? Восстание устраивать думаете?.
— Нет, мы хотим, чтобы солдаты знали правду.
— Значит?..
— Значит, мы эту правду и разъясняем.
На каждом новом допросе Алеша давал следователю самые пространные, путаные показания. В конце октября следствие все же было закончено и материал передан на рассмотрение суда. Теперь Алексею оставалось только ждать приговора. Он не сомневался, что суд применит к нему самую жесткую меру наказания.
На прогулке один из недавно арестованных рабочих, поравнявшись с ним, сказал:
— Старайся отбиваться еще неделю. За это время они, наверняка, ноги протянут.
Алеша замедлил шаг, в глазах блеснула надежда.
— Действуют наши?
— Еще как!
На суд Алеша пришел спокойный, решив не уступать врагу. Когда председатель зачитал обвинительный акт, Алеша стал настаивать на дополнительном расследовании материалов, указывая на ряд неправильных заключений следователя. Однако все просьбы подсудимого председатель отверг.
— Если какой-то факт вы оспариваете, — глядя куда-то в сторону, безразлично говорил председатель, — мы можем не принимать его во внимание. Разберем лишь то, против чего вы не возражаете.
Алексей понял, что суд имеет по делу определенное мнение и больше ничего уже не изменит. Убедившись в этом, он умолк.
Все попытки суда заставить его отвечать на дальнейшие вопросы ни к чему не приводили. Он не только не отвечал, но, казалось, даже не слышал, о чем его спрашивали.
К утру суд объявил приговор:
— За нарушение воинской дисциплины и неоднократные призывы к солдатам об измене своему воинскому долгу приговорить к высшей мере наказания — расстрелу.
Когда его вывели из помещения суда, было на редкость ясное осеннее утро. Остановившись, Алеша долго смотрел на солнце. Зная, что следующего восхода ему не дождаться, конвойные терпеливо ждали.
«Погодите, подавитесь нашей кровью!» — вспомнил Алеша восклицание пехотного унтер-офицера, и ему захотелось закричать сейчас так, чтобы услышал весь Петроград, весь мир:
— Смотрите, товарищи, что делают с рабочим, который боролся за правое дело!..
В одиночке он старался ни о чем не думать, но это ему не удавалось. Тошнило. Мозг сверлила неотвязная мысль: сегодня ночью — расстрел. Завтра меня уж не будет. А ведь я еще так молод и так хочется жить! Стараясь успокоиться, он стал вспоминать детство. Вот он стоит на полосе и энергично размахивает руками, указывая путь голубям. Это была его первая, тогда еще бессознательная помощь делу, которому он потом посвятил всю свою короткую жизнь. Потом вспомнилась нежная материнская ласка, когда он принес ночью Шапочкину револьвер. На мгновенье он даже ощутил тепло материнских рук, и его сердце наполнилось гнетущей жалостью. Если бы Алешу сейчас спросили, чего он хочет перед смертью, он попросил бы разрешения увидеть мать. Но спроси его, чем он будет заниматься дальше, если его не расстреляют и освободят, так же, не задумываясь, он ответил бы: