Чужаки
Шрифт:
— Сказано в священном писании, — поднимая три пальца, продолжала Маиха. — Брат пойдет на брата, отец на сына, сын на отца. То ли еще не дожили мы до этой напасти? Антихрист под знаком 666 идет по грешной земле и клеймит нечестивых своей проклятой печатью. Вот пусть поглядят те, кто сомневается.
Маиха брала пятнадцать спичек и выкладывала из них цифру 666. Затем из этих же пятнадцати спичек делала пятиконечную звезду.
— Разве это не есть клеймо дьявола?
Люди начинали удивляться. Бабы всплескивали руками.
— Родимые. Ведь
Кулаки подзадоривали:
— Что тут глядеть, жидовская печать. Ясно… Жидам веру православную продали.
Забыв постоянную вражду, Журавлиха смиренно подходила к Маихе и, кланяясь, просила:
— Прасковьюшка. Ты уж до конца вразуми нас, грешных… Вымолви имя посланника сатаны.
Прасковья так же, как это делали в церкви попы, вздымала вверх руки, потом падала на колени и плачущим голосом говорила:
— Плачьте, безумцы, перед судом всевышнего. Смиритесь и, пока не поздно, отвергните слугу дьявола.
Затем брала те же пятнадцать спичек и торжественно выкладывала: Ленин.
Плача, бабы бежали к избам. Тащили за руки ребятишек и поспешно прибирали пожитки, боясь, как бы в темноте чего не растерять.
Алеша пришел к председателю Совета. Абросим подстриг бороду, лихо по-кавалерийски закрутил усы. Одевался он теперь в худенький пиджачок, но в кресле сидел важно, как будто бы только и знал, что всю жизнь председательствовать.
Карпова Абросим встретил ласково: протягивая руку, встал. Говорить старался замысловато.
— Летят соколы. Летят. Домой собираются. По другому дело пойдет теперь. А то что? Опереться не на кого. Ка кой вопрос не поставишь, обязательно провалят. Не привыкли еще. По-старому думают. У меня вот кожевня была, знаешь?.. Маялся я с ней. Закрыл теперь. Хватит. По-новому жить хочу.
Выслушав председателя, Алеша заметил:
— Попов очень уж распустили. Черт знает какую ерунду мелят, поприжать бы надо.
— Правильно. Я тоже говорил. Да ведь знаешь? Свобода, говорят, слова. А потом они от государства отделены… к ним теперь вроде и подступиться нельзя.
— Значит, что хотят, то и делают. Контрреволюцию разводить могут? — вспылил Алеша.
— Обсудить надо, поговорить надо, возможно, что-нибудь и придумаем. Приходи завтра. Совет соберу. Может, с докладом выступить хочешь?
— Ну, что ж? Можно и с докладом. У меня поручение Ревкома есть. Комитет бедноты создать надо.
— Это для чего же? — насторожившись, спросил Абросим.
— Как для чего? — прищурившись, в упор посмотрел Алеша на председателя. — Помощь чтобы у Совета была, опора. Сам говоришь, проваливают тебя советчики. Значит, нужно стойких людей привлекать к управлению. А потом пора кулаков за шиворот взять. Заставить хлеб государству продавать по твердым ценам.
— Ну, что ж? Давайте обсудим и о комитете. Раз надо, значит надо. — В глазах Абросима мелькнула ироническая усмешка. — Только бы народ против себя не поставить. Осторожно нужно. Люди у нас, знаешь, какие?..
На следующий день подавляющим большинством голосов Совет отклонил поддержанное Абросимом предложение Алеши о создании комбеда. Что касается поповской агитации, было постановлено:
«Поскольку религия является ядом, запретить членам Совета и их семьям ходить в церковь и справлять религиозные обряды».
Предложение Алеши об организации антирелигиозного диспута и другой массовой работы было отвергнуто.
Алеша понял, что пока в Совете будет сидеть Абросим, там всегда будут брать верх кулаки. Договорившись с беднотой и фронтовиками, он на первом же собрании поставил вопрос о довыборах Совета и выводе из его состава пассивных и не заслуживающих доверия лиц.
Как ни старались кулаки, но Совет был почти полностью переизбран. Теперь в Совете руководили большевики.
Алеша был утвержден председателем комбеда, но работать ему там не пришлось.
Вот уже несколько дней он чувствовал боль во всем теле. Особенно сильно ломило поясницу. К вечеру, после собрания, поднялась температура, а еще через пять дней Алеша потерял сознание.
Испуганная мать привезла Белькейкика.
— Пиявки нужно ставить. Пиявки, — предложил было фельдшер. Потом, подумав, добавил: — Лучше, пожалуй, свезти в заводскую больницу. Хотя тамошние доктора против меня и пешки, но зато у них уход и медикаменты разные, а у меня что? Пластырь, йод и валерианка. Тиф ими не очень-то вылечишь.
Посоветовавшись с теткой Аксиньей, Марья уложила сына на телегу и чуть свет повезла в больницу. Неожиданно за околицей ей встретился Абросим. По подтянутым у лошади бокам, по толстому слою пыли на сапогах было видно, что он проделал длинную дорогу. Тем не менее Абросим был весел. Увидев Марью, он снял обеими руками картуз и, как только мог, низко поклонился.
— Доброго здоровья, Марья Яковлевна. Куда так раненько?
Марья с недоверием посмотрела на Абросима. Его появление на уставшей лошади в такой ранний час показалось ей подозрительным.
— В больницу еду. Алексея вот везу, — ответила она неохотно.
— Что так. Зачем?
— Тифом заболел. Хочу попросить, чтобы на койку положили.
— Эко ведь горе какое, — с сожалением покачал головой Абросим. — Только приехал парень и на тебе — тиф. Жаль, жаль. Ну, что ж, вези с богом. Может, и обойдется.
В этот же день к вечеру стало известно о восстании чехословацкого корпуса и захвате им Челябинска.
Рабочие Южного Урала создавали красногвардейские отряды. У Надырова моста, у Селезней и у станции Аргаяш завязались первые бои с белобандитами. Слабо вооруженные, не имеющие военного опыта, разрозненные отряды рабочих под напором регулярных чехословацких частей и казаков постепенно откатывались в центр Урала. На востоке начиналось одно из главных сражений простого народа за Советскую власть, за свою свободу. В борьбу вступали главные силы революции и контрреволюции.