Чужая птица
Шрифт:
— Я действительно не понимаю, о чем вы говорите, — покачал головой Хаммар.
«Если это наигранное удивление, то он великолепный актер», — подумала Мария.
— Мы еще вернемся к этому вопросу. И последнее: у вас есть личный ключ от квартиры Сандры Хэгг?
— Нет! Конечно нет! А прививку мне делали от обычного гриппа. В ноябре у нас в клинике проходила вакцинация всего персонала. Что за антитела вы нашли, я понятия не имею!
Глава 38
Рейне Хаммар раздвинул тяжелые сатиновые шторы в спальне, любуясь видом из окна: окруженным крепостной стеной старым городом, мерцающим в легкой
Рейне взглянул на часы и тут же услышал, как открывается входная дверь. Четверть одиннадцатого. Виктория сказала, им нужно о чем-то поговорить, и у него словно земля ушла из-под ног. Рейне ненавидел жену за ее сильный характер. За то, что ему первому приходилось отводить взгляд, когда она задавала ему вопрос и потом ждала ответа, а в уголках рта у нее поигрывала злобная усмешка. Неуловимая, но заметная, ведь, когда оцениваешь шансы на примирение, важна любая мелочь. Когда-то они любили друг друга, подумалось ему. Но тепло исчезло из их отношений давным-давно. А тогда они сидели в общей кухне студенческого общежития, пили чай, разговаривали о жизни и смерти, смысле человеческого существования и верили: главное — любовь. Без любви жизнь пуста и не имеет смысла. Обязательно нужно загореться страстью — к чему-то или к кому-то. Какими они были молодыми, какими наивными! Высокие идеалы еще имели для них значение. Они точно знали, что хорошо, а что плохо, умели распознать друзей и врагов. Высокомерно посмеивались над родителями с их узколобостью. А теперь… Куда подевались давние мечты? Вот уже семь лет как они с Викторией не занимались любовью. В последний раз попытка окончилась неловким молчанием. Они наспех оделись, встревоженные и задетые тем, что произошло. В тот раз даже у Виктории не нашлось слов. Впервые она не нашла слов, чтобы уязвить его. Они оба больше не испытывали желания и осознали это с пугающей очевидностью.
— Рейне, ты дома? — Виктория говорила немного в нос и с истерическими нотками в голосе, совсем не так, как на работе.
Он промолчал. Борьба уже началась. Он помедлил у окна, позволив летнему бризу унести его мысли к морю. Оттягивал неминуемый разговор. «Ты меня разочаровал, Рейне», — скажет она и подойдет совсем близко, так что он почувствует ее дыхание у себя на лице. Рукой она проведет по волосам у него на затылке — не ласка, а оскорбление. Она знает, что он не терпит этого прикосновения. Мать дергала Рейне за волосы, уча его уму-разуму. Он как-то признался в этом жене, когда между ними еще сохранялось доверие. Но договоры заключают в мирное время, чтобы использовать их во время войны. Виктория не преминула воспользоваться всем, что знала о муже. Он услышал жесткий стук каблуков по полу в прихожей. Еще мгновение, и она вошла в спальню.
— Ты меня разочаровал, Рейне, — сказала Виктория, и он увернулся, чтобы она не смогла дотянуться до него. — Как ты мог это сделать?
— Что именно? — переспросил он, прикидываясь дурачком.
Пульс отдавался в ушах, во рту пересохло. Она знает, что он нервничает, и он ненавидит ее за это. Рейне напряг все мышцы, пытаясь подавить дрожь в теле.
— Что именно? — передразнила она. — Выписать тамифлю в обмен на сексуальные услуги.
— Не понимаю, о чем ты. Тебе все равно не удастся ничего доказать. — Его даже удивило, насколько уверенно он ответил. Может, потому, что не ожидал вопроса. Рейне предполагал, она захочет поговорить совсем о другом.
— У меня есть рецепт. Хочешь взглянуть?
Знакомо кривящиеся уголки рта. На секунду ему показалось, что жена сейчас расплачется, но ее твердый холодный взгляд говорил об обратном. Ну вот опять он принял желаемое за действительное.
— Тот факт, что я выписал тамифлю какой-то женщине, еще ничего не доказывает. Пусть даже ей двадцать четыре и она редкая красотка.
— Зачем, Рейне? Опять бес в ребро? Знаешь, я так устала от твоих выходок. Ты понимаешь, какому риску подвергаешь всех нас? Ты ставишь репутацию клиники на карту! В последний раз я тебя прикрываю, слышишь? В последний! Черт, да таких, как ты, кастрировать нужно. Финн видел вас с ней. Не пытайся отрицать. Ты болен, Рейне, ты психически нездоров. Тебе нужно лечиться. Есть средства, которые подавляют…
— Что ты собираешься делать с рецептом? — перебил он ее и протянул руку за листком.
Виктория разорвала его на мелкие клочки. Конечно, он ведь и так у нее на крючке. В молодости, сразу после окончания института, он продал одному человеку рецепт на морфин. Один-единственный раз сбился он с пути из-за того, что отчаянно нуждался в деньгах. Виктория раздобыла тот злосчастный рецепт, и, если Рейне хотел продолжить врачебную карьеру, он должен был на всю жизнь стать ее заложником. А теперь она водит на поводке Финна. Тоже мне следопыт. Это Финн раздобыл компромат на него, без сомнения. Может, она его еще и в любовниках держит, этого комнатного песика? Рейне фыркнул. Целое состояние бы отдал, чтобы увидеть, как фюрер-охранник имеет манекена-Викторию. Никакой фантазии не хватит такое представить. Разве что в виде акта возмездия, в наручниках и ошейнике.
— Что за дурацкая ухмылка? Ты не собираешься меня поблагодарить?
— Спасибо, — выдавил Рейне, решив, что опасность миновала и разговор окончен.
Теперь она оставит его в покое и свернется клубком на своей стороне постели, повернувшись к нему спиной, будто выставив щит. Но тут она задала вопрос, которого он так боялся:
— Чего хотели от тебя полицейские?
Рейне понимал: рано или поздно она поинтересуется, но все равно вопрос застал его врасплох.
— Спрашивали, привит ли я.
— Прекрати валять дурака! Так чего они хотели?
Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, постукивая острыми каблучками. «Клац-клац!». — Она приподнималась на носках и снова опускалась. В молодости она занималась спортом и страдала пониженным давлением, и с тех пор у нее вошло это в привычку — переминаться.
— Спрашивали, где я был в ночь, когда убили Сандру.
Виктория молчала. Ждала продолжения, но он не собирался больше ничего говорить. Они уставились друг на друга. Жена сверлила Рейне взглядом, пока у него не закружилась голова и он не покачнулся. Это, конечно, не ускользнуло от ее внимания.
— Ты любил ее? — спросила Виктория, и выражение ее лица резко изменилось. Глаза превратились в щелочки, морщины стали заметнее. Рот сжался в кружочек, в маленькое красное солнышко с черными лучами морщин, голова ушла в плечи. — Ты любил ее?
— Я их всех любил, Виктория. Нежных, теплых и сердечных, таких, какой ты никогда не была. Зачем я тебе нужен? Отдай мне тот рецепт на морфин. Отпусти меня! — К горлу подступил плач, и она, разумеется, его уловила. О, как же он ненавидел, ненавидел, ненавидел ее за это!