Чужая — я
Шрифт:
— Это ты о чем? — Норт, еще недавно с трудом не лопавшийся от самодовольства, на глазах превращается в образец настороженности.
Я прищуриваю глаза, скрывая бешенство.
— Ты взял хорошую высоту, начав учить меня жизни. Я почти поверила, что ты так хорош, как сам себя мнишь и как о тебе говорят. И что, сразу после этого второй раз на одни и те же грабли?
Норт смотрит на меня со странным выражением в глазах. Из них пропала всяческая насмешка. Нет, я слишком плохо в этом всем разбираюсь, чтобы выделить одну конкретную эмоцию.
Я старательно отбрасываю
— Привет, Норт, — копирую я его манеру. — У меня есть доказательства того, что они меня накачали. И не только этого. Уж поверь, Мэри в дерьме. И когда — теперь уже не если, а когда, — она решит меня прижать, я не буду сидеть в сторонке. И ладно бы пострадала только она. Нет же: достанется исполнителям. Девчонкам из Каппы в лучшем случае грозит дисциплинарное разбирательство и последующее исключение.
— Опять блефуешь? — уточняет он, хмуря брови.
— Нет, Ворчун, — мотаю я головой. — Попробуй на досуге представить, зачем бы мне понадобилась — как ты это назвал? — провокация.
Я изо всех сил сохраняю нейтральное выражение лица, хотя следовало бы встать и уйти. Каждая наша встреча с Нортом проходит на пороховой бочке. Не понимаю, почему я до сих пор их не прекратила.
— Теперь побежишь рассказывать Мэри?
— Ее проблемы — пусть сама разбирается, — повторяет он фразу, сказанную мне всего минутой ранее в чуть иной формулировке. Интере-е-есные у них взаимоотношения.
— Странно, мне ты все время рассказываешь, как я сглупила.
— Потому что ты небезнадежна, — припечатывает он веско.
А Мэри, с которой он спит, значит, безнадежна?
Мне хочется сказать что-то жесткое в ответ, но в этот момент в память врезается новое воспоминание. Оно проносится мириадами звезд над головой, размытыми телефонными сообщениями, теплом рук и этой самой фразой.
***
Ворчун: Могла бы сказать, что боишься высоты. Я двадцать минут здесь мерз.
Тиффани: Я не боюсь высоты. А человек по имени Норт не может замерзнуть.
Ворчун: Очень даже может — приходи и проверь, если не боишься.
Скрип железной чердачной двери — и Норт в черном пальто и таком же шарфе оборачивается ко мне. Я против воли отмечаю, что он выглядит смешно, будто нахохлившийся воробей. Действительно замерз — не соврал.
Хорошо, что я додумалась захватить пальто. После стольких бокалов иная девица и собственные принципы позабудет! Мой хеллоуинский костюм состоит из короткой юбки и кроп-топа, и холод мгновенно жалит обнаженную кожу. Приходится запахнуться и лишь таким образом спрятаться от ветра.
— Как же легко взять тебя на «слабо», — говорит Норт, разбивая мой миролюбивый настрой вдребезги.
Он смеется, но больше глазами. Я же завожусь с пол-оборота.
— Я пришла не для того, чтобы ты меня оскорблял, — зло выплевываю я, останавливаясь на порядочном расстоянии.
— Даже и не думал, — искренне удивляется Норт. — И все же более открыто признаться в том, что боишься, можно было только написав признание на лбу.
— Я ухожу.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем тебе уходить? Этим ты ничего не докажешь и не вернешь себе контроль над ситуацией.
— Не верну. Но я не контрол-фрик. Просто не хочу с тобой разговаривать.
— Повторяй это почаще. Кто-нибудь может поверить. А еще лучше — смотри.
Он указывает вверх, и я поднимаю голову. Над нами россыпь звезд, какую нечасто увидишь в городе, а тем более глубокой осенью. Эдакий утешительный приз за неожиданно холодную погоду. Я буквально залипаю на это зрелище, хотя компания для демонстрации слабостей совсем не подходящая.
— Ну как, стоило подняться на крышу?
Норт смотрит не на звезды — на меня, и я внезапно смущаюсь.
— Я поднялась на крышу не ради звезд и пространных разговоров. Объясни-ка лучше, как ты можешь знать, что Стефан завяз по уши в наркобизнесе, и делать вид, что тебе плевать?
Некоторое время он задумчиво кривит губы и, наконец, отвечает:
— Не смогу объяснить. Чтобы это понять, нужно знать нашего отца.
— А ты попробуй, Норт, я смышленая.
— Хорошо, — неожиданно легко соглашается он. — Сразу после того, как ты подойдешь к краю.
— Мы что, в начальной школе? — Закатываю я глаза. — Что тебе это даст?
— Не люблю игру в одни ворота. Твоя уязвимость за мою.
— Ты сам сказал, что я напилась, — бормочу я, а во рту становится сухо от страха. — И объективно не слишком крепко стою на ногах.
— Я поддержу тебя — ты не упадешь.
Он раскрывает руки, словно приглашая в свои объятия. Мне ужасно страшно, тело почти парализовано, и я намеренно стою ровно по центру крыши, будто зона безопасности меньше чем в три больших шага с каждой стороны недостаточная. Но подумайте, тут ни бортиков, ни ограждений на случай, если вдруг кто-то отчаянный решит прогуляться. А этот отчаянный решился! И ему ни в коем случае нельзя выдать свой испуг перед парнем с именем холодным, как эта ночь. Потому что он из тех, кто пользуется чужими слабостями.