Чужие лица

Рэйн Ирина

Олеся видит нужный автобус и в последний момент передает сумки в багажный отсек. С собой только сумочка и пакет с перекусом. Ехать предстоит довольно долго.

Мать и сын плюхаются на свои места и вытягивают ноги, глубоко и часто дышат.

— Это круче, чем тренировка у Антона Владимировича.

Олеся тихо смеется:

— Пусть берет меня в помощники.

Автобус начинает свой путь, медленно останавливается на светофорах и плавно раскачивается. Олеся какое-то время смотрит в окно, а затем звонит маме, чтобы сказать, что они выехали. Пашка засовывает руку в пакет и тянет бутылку, жадно пьет, передает воду матери.

Та, прежде чем пить, роется в сумочке, выдавливает из блистера таблетку, кладет ее в рот и только тогда начинает пить.

В наушниках у Пашки уже привычный рэп, мерно гудит двигатель, городские пейзажи остаются позади. Олеся думает о том, что скоро Сергей получит исполнительный лист, который подпортит ему подготовку к свадьбе. Она считает в уме, сколько еще должна перевести за квартиру, а потом мысли перескакивают на скорую игру сына. Ее голову забивают информация с недавнего семинара по парикмахерскому искусству, спасибо Свете, которая его оплатила, и воспоминания. От седативных клонит в сон, но Олеся не позволяет себе закрыть глаза. Почему-то кажется, что если их закрыть, то она пропустит что-то важное.

Несколько часов в пути. Автобус останавливается очередной раз. Пашка бежит в ближайший лесок, чтобы справить нужду, а его мать курит, разминает ноги после долгого сидения и без интереса смотрит по сторонам. Сын возвращается, жуя жвачку и отводя глаза в ответ на укоряющий взгляд матери.

— Что ж у меня не прикурил?

— Ма, не начинай…

— Слабак, — фыркает Олеся и идет в автобус. Пашка садится рядом, устраивается удобнее.

— Почему это слабак? Я, если захочу, брошу. Просто я не хочу. У нас в классе все парни курят и половина девчонок.

Женщина трет озябшие руки друг о друга.

— Значит, тоже слабаки, раз поддались компании и теперь зависимы от этой дряни.

— Но ты ведь тоже куришь! — возражает Паша.

Олеся так выразительно смотрит на сына, что тот замолкает.

— Я начала курить в период развода с твоим отцом, между прочим. Не в пятнадцать лет, поддавшись моде. А теперь мне не бросить, хотя очень хочется.

— У тебя просто нет стимула, — авторитетно заявляет подросток.

— Согласна. А у тебя есть. Только желания бросать нет. Видишь, как много в мире несправедливости.

Пашка не отвечает, засовывает "капельки" в уши и прикрывает глаза, автобус трогается.

***

Дом. Это место ее детства и юности, семейный очаг. Олеся обнимает мать и не перестает удивляться тому, как быстро та стареет. Про себя. Вслух она говорит, что доехали хорошо, что привезли все необходимое и что очень скучали. Она вдыхает запах пирожков с капустой, борща, печеных с медом яблок и чая на травах. Пахнет домом. Родное тепло пробирается под кожу и мягко согревает. После сытной трапезы неумолимо клонит в сон. Или это опять таблетки?

Проснувшись, Олеся и Паша помогают с последними приготовлениями к зиме, дел еще очень много, как оказалось. Только поздним вечером они снова собираются за столом, довольные и уставшие. Пашка быстро ужинает, потому что понимает, женщинам надо поговорить наедине. Да и у него есть неоконченное дело. Он лезет на чердак, где много играл, когда был маленьким, чихает от пыли, рассматривает свои старые игрушки, а затем всё же утыкается в телефон. Алена не против куда-то пойти вместе через несколько дней, а значит, надо продумать маршрут и посоветоваться

с Сашкой, у которого перед самыми каникулами случился первый секс. Пашка не хочет быть в отстающих. Засмеют в классе.

Его мать и не догадывается о том, что в голове у сына. У нее самой сейчас там всё очень непросто. Она рассказывает, наконец, маме о последнем визите бывшего мужа, плачет у нее на плече, корит себя за собственную глупость. Она ждет поддержки и получает ее в полной мере, только от мамы такую можно получить — разделенные на двоих слезы, желание уберечь от всех проблем, защитить, а, не сумев, находить самые правильные и нужные слова.

Наплакавшись до икоты, запив соль и горечь сладким чаем, мать и дочь сидят в кухне, обнявшись, не размыкая рук. На столе, будто немым упреком, лежат скомканные белые салфетки, пустые чашки и открытая коробка шоколадных конфет, привезенная из Петербурга. Олеся сидит за столом уже несколько часов, но не идет на улицу, чтобы покурить. Успокоение ей дарит мама.

— Сергей не заслуживает второго шанса, однако только Бог — ему судья. Неизвестно, как у него сложится с новыми отношениями. Но, раз он продолжал таскаться к вам, значит, не все там так уж гладко, — резюмирует пожилая женщина.

— Он хотел усидеть на двух стульях, мам…

— Да, но не учел, что первый уже сломан им же самим. И упал. А потом стал винить не себя, а стул. Это не мужской поступок. Это эгоизм. Даже подлость. Тьфу, ненавижу такой тип людей. Я, когда вы только начали встречаться, и предположить не могла подобное развитие событий. Ведь такая была любовь… Если бы знала, ни за что бы тебя не отпустила к нему. Единственным плюсом этого брака стал Павлик. А остальное… — машет рукой.

Олеся вертит в руках почти пустую кружку, на дне плавают чаинки. Она рассматривает их и сравнивает с ними себя — такая же неприкаянная, использованная, годится только для помойного ведра. Ну, или для дедовского способа лечения ячменя.

— Я желаю ему счастья. Правда. Может быть, его новая жена будет любима дольше, чем я, а ребенок получит внимание и заботу.

— Такие люди не меняются, дочка, — мама, вздохнув, начинает убирать со стола.

— Сиди, я сама, — останавливает ее Олеся, собирая мусор. — Самое обидное, что я уже не знаю, как жить одной. Чувствую себя выброшенной из лодки посреди озера. И умом я понимаю, что надо грести, чтобы выжить, но тянет на дно…

— Ты не одна, — возражает мать.

— Да. Есть Пашка и ты… Я каждый день заставляю себя просыпаться только ради вас. И все же, понимаешь, он — подросток, у него уже своя жизнь: девочки, футбол, друзья, учеба… А ты живешь здесь и переезжать не хочешь…

— Ты тоже возвращаться сюда не собираешься, но я ведь и не требую, — мама пожимает плечами. — Тебе нужно работать, а Пашке — учиться. И в Питере с этим гораздо лучше, чем в нашей деревне. А мне что там делать? Сидеть в квартире перед телевизором? Нет, у меня здесь подруги, бывшие ученики, которые приводят ко мне уже своих детей, огород. Нет, я никуда не поеду, не проси. Вон, помнишь тетку Лиду? Хотя, откуда? Она с нами не общалась практически, только с твоей двоюродной бабушкой Машей иногда переписывалась. Так вот. Она когда-то, как и ты, уехала в Ленинград учиться, там так и осталась, все время работе посвящала, чтобы на жилье накопить. В итоге мужа нет, детей нет, родных пораскидало по свету. Я так не хочу.