Чужие сны
Шрифт:
– То, чего ты просишь, будет еще жестче, - спокойно сказала Алла.
Я испугалась. По-настоящему испугалась. Потому что слишком хорошо ее понимала. И еще, потому что другого выхода, похоже, не было.
– Алла, мне очень нужно вспомнить.
Она открыла глаза и посмотрела на меня очень внимательно.
– Один из этих людей умер, - это был не вопрос, а утверждение.
– Оба, - тихо сказала я.
– Они были тебе очень дороги...
– Это мои родители.
– Тогда я тебе не нужна. Ты вспомнишь сама.
– Алла!!! Если бы я могла...
– Ты можешь. Просто не умеешь.
– А... как?
– растерялась я.
– Тебе нужны детали давнего разговора твоих родителей, - Алла выпрямилась, наконец спустила ноутбук с коленей, и слегка наклонилась ко мне, - он произвел на тебя сильное впечатление. Значит, ты его запомнила.
– Я помню только одну фразу, - перебила я.
– Об этом я и говорю, - кивнула Алла, - этот разговор записан в твоей памяти. А фраза, которая тебе запомнилась, это ярлык. Как в компьютере.
– Да, но файл, похоже, стерт.
– Тебя лечили электрошоком?
– Нет, - я удивилась и испугалась.
– Значит ничего не стерто. Просто этот файл заблокирован. Твой собственный мозг отказывает тебе в доступе.
– Ну и?
– подтолкнула я.
– Есть несколько путей, - Алла закурила, - Самый простой - взломать. Я это могу. Но ломать мозг труднее, чем компьютер. И опаснее. Клиент не всегда выдерживает.
– Можно умереть?
– удивилась я.
– Или сойти с ума.
– Она помолчала, давая мне возможность освоить полученную информацию. Потом так же ровно продолжила, - Другой путь - снять блок. Но для этого нужно знать ключ. Я его не знаю. А ты - наверняка.
– Не понимаю, - призналась я.
– Не упирайся лбом в стену, - посоветовала Алла, - вспоминай не сам разговор, а сопутствующие детали. Когда это случилось. Какое время года было, какая стояла погода. В чем была одета мама, чем пахло из кухни. Какого цвета были обои. Что было накануне. Какое у тебя было настроение...
– Понимаю, - кивнула я.
– Но это... без гарантии?
– Это трудно и долго, - подтвердила Алла, - но - возможно. Больше я тебе ничем не могу помочь. А теперь брысь отсюда, мне работать надо, - и потянулась за своим компьютером. Я поняла, что больше мне ничего не светит.
Ну, и на том спасибо.
... "Ясацкая дурь". Так выглядел этот, как выразилась Алка, ярлык.
Это было восемь лет назад. Время года - зима. Могу даже точную дату, не вопрос. Отец погиб восемнадцатого января. Этот разговор был двумя днями раньше. Стало быть, шестнадцатого. Как все неописуемо просто, если не боишься боли. Место действия - кухня нашего дома. Цвет обоев тоже без проблем: кремовая плитка с арабским геометрическим узором. Эта плитка и сейчас стоит на кухне, чего ей сделается за десяток-то лет? В чем была одета мама? Вот с этим - засада. Не помню. Халатов она терпеть не могла. Можно предположить, что в домашние брюки и свитер, топили у нас тогда не очень. Но я вычисляю, а Алка сказала, что должна вспоминать. То есть просто подбирать детали, которые сами всплывают на поверхность озера памяти... А всплывает почему-то музыка. Песня. Пела ее Алла Пугачева, разумеется. Кто же еще? Радио что ли играло? Или телевизор был включен? Очень простые слова: "Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи. Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне не пророчил... Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце. Где разбитые мечты обретают снова силу... высоты..."
Ой!!!
Ощущение было такое, словно прорвало плотину и меня смыло волной.
Я сидела в своей комнате. Двери были приоткрыты, но я сидела спиной к коридору. Читала книгу. Вернее, делала вид, что читаю.
...Поэтому у меня в памяти и нет видеоряда, сообразила я, только саундтрек. Я ничего не видела, только слышала.
На кухне играло радио.
Отец в очередной раз уезжал. В командировку.
Самая обычная вещь - папа уезжает в командировку. В других семьях по этому поводу возникал лишь один вопрос: что папа привезет. Но не в нашей.
Красивое слово "террористы" было еще не в ходу. Их называли просто бандитами. Вооруженная банда захватила заложников. И папа уезжал в командировку. На военном аэродроме папу ждал самолет. Его и еще двадцать спецназовцев.
– Успокойся. Это самая обычная операция. Аналитики оценивают вероятность потерь очень невысоко. Что обычные уголовники могут противопоставить обученным бойцам?
– Я не знаю, - тихо говорила мама. Мне приходилось прислушиваться, чтобы, сквозь громкую музыку уловить ее слова, - я не верю в вашу математику. Я верю своему сердцу. А оно говорит, что ты не должен уезжать.
– То есть как это, не должен?
– изумился отец, - милая моя, я солдат. Я получил приказ. Невыполнение - трибунал.
– Ты можешь заболеть...
– Не могу, - он хмыкнул, - давно уже не могу. Двадцать лет по полигонам закалят лучше любой спартакиады. Все прививки сделаны. Разве что ногу сломать.
– Ну, так сломай, - в первый раз мама повысила голос, - в жизни не поверю, что ты испугаешься боли.
– А в то, что я могу предать, ты веришь?
– отец заговорил жестко. Разговор ему не нравился, но прерывать его он не собирался. Он и в самом деле не боялся боли.
– Кого ты предашь?
– Своих ребят. Они верят мне. Им будет тяжело с другим командиром. Тех людей, которые ждут помощи. Своего командира, который верит в меня.
– Всех перечислил. Кроме меня и дочери!
– Лейла, через пару дней я вернусь, и тебе самой будет стыдно...
– Мое сердце говорит, что ты не должен уезжать, - тихо, но упрямо повторила мать.
И отец сорвался:
– Ясацкая дурь говорит, а не сердце!
Я больше не могла слушать. Я сунула голову в подушку и зажала уши ладонями.
В предчувствия, карточные гадания, прорицания с помощью птиц, воды и кофейной гущи я тоже не верила. Просто знала, что отец врет. Скорее всего, не было никаких уголовников. Было что-то другое. Папа уходил почти на верную смерть. И знал об этом. Потому он и не мог послать вместо себя кого-то другого.
Накануне, буквально за пару дней он провернул грандиозную финансовую операцию: взял в банке кредит и полностью выкупил квартиру. А еще я знала, что банковский кредит, по условиям, полностью гасился страховкой отца. На случай его внезапной смерти.