Чужое небо
Шрифт:
Баки не нравилась роль скрывающегося от всего мира убийцы, но куда сильнее ему не нравилась роль психически больного убийцы, которому вместо тюремной камеры законом полагалась психушка. И это были все его возможные ходы, все открывающиеся перед ним перспективы, если не принять за вариант и дальше слепо полагаться на милость правителя Ваканды, давшего ему убежище.
Хотел ли Баки назад свое имя? Хотел ли право на жизнь, положенное каждому человеку? Хотел бы выходить на улицы родного Бруклина, запрокинув голову и глядя на небо, а не затравленно вокруг себя из-под козырька вечной бейсболки: «А не смотрит ли кто-то слишком подозрительно?
Конечно, Баки этого хотел, хотел до слез, которым никогда не позволит пролиться. Но он не верил, что это все еще возможно. Его швыряли лицом в грязь и забивали до смерти слишком часто, чтобы, в конце концов, уничтожить в нем любое другое умение бороться за жизнь, кроме продиктованного инстинктами животного желания выжить – биологически, без каких-либо высших мотиваций.
Остаток тех суток прошел как в тумане, о них у Баки сохранилась лишь зыбкая телесная память крепких объятий, в которых он прятался, словно ребенок, которому страшно.
А после им рассказали о нововведениях в процедуре криостаза, обусловленных подключением к системам голографического интерфейса, на трезвую пока еще голову дали почитать документы, совершенно, на взгляд Баки, бесполезные, в которых говорилось о неразглашении всеми привлеченными к делу лицами получаемой в ходе расследования (Баки про себя исправил «в ходе просмотра в режиме реального присутствия чужой жизни») информации, о профессиональной врачебной и юридической тайне и многом прочем, что Баки предпочел за ненадобностью опустить. Когда с бюрократией и премедикацией было покончено, их заморозили. На этот раз обоих, насчет чего Баки, конечно, пытался возражать, но кто считался с его мнением?
Обещанные нововведения проявили себя во всей красе лишь в момент очередного пробуждения, спустя девять месяцев от заморозки, с июня 2016-го по апрель 2017-го. Был ли всему виной факт программирования, к истокам которого Баки вынужден был вернуться, сопутствующие ему воскресшие события 45-го или ядерный коктейль медикаментов, насквозь пропитавший его вены, но возврат в мир живых вышел для него ужасным по своей сути и настолько растянутым во времени, как не был еще никогда.
Тело отчаянно сопротивлялось, разум бунтовал, отказываясь принимать на веру простой факт, что в этот раз электричества не будет, что бесконечный поток болезненных воспоминаний ничто не прервет, что с этим ему придется смириться и продолжить жить. Что однажды ему придется проснуться и стойко встретить реальность такой, какой она была.
Но стоило Баки отойти от наркоты и отлежаться, ему слишком быстро надоело сидеть в четырех стенах, апатично хлебать жидкую пищу и лениво поигрывать в руке эспандером.
Ноги держали плохо, а равновесие подводило лишь первые метров двести.
– Не то, не то… - критично бормотал на грани слышимости Баки, и его хриплый с отвычки голос по мере повторения одной и той же фразы креп. Крепло и росло где-то в его груди разочарование. – Все не то. Слишком много личного, – его рука замерла над сенсорной панелью, движение кадров на экране послушно замедлилось до смешанного цветного пятна. – Слишком!
– Воспоминания нелегко фильтровать, - словно стараясь сгладить момент, затараторил под руку молодой техник, с сильным акцентом, но вполне разборчиво. – Я сейчас попытаюсь проще все объяснить, хорошо? – темнокожий парень выглядел неуверенно,
К его руке прикоснулись, словно разубеждая – в чувстве опасности ли, или в пугающем чувстве собственной нестабильности – Баки предпочел не разбираться, он просто был благодарен, спиной ощущая поддержку и близкое присутствие.
Приободренный кивком Т‘Чаллы техник, меж тем, продолжил:
– За каждым воспоминанием у человека закреплены определенные чувственные ассоциации. Чем эти ассоциации сильнее, чем памятнее и важнее образ. Никто не в силах это контролировать. Руководители процесса симуляции со временем научились направлять вас, концентрируя на определенном временном промежутке, в который произошло то или иное важное событие, но добиться большей конкретики никто не смог. Это ведь память – бесконечный поток разрозненной информации, а не видеозапись, которую одним кликом можно поставить на раскадровку, - словно чувствуя необходимость оправдаться (как будто было, в чем), техник обратился взглядом к Его Высочеству и заговорил на языке, Баки уже незнакомом. О приблизительном содержании их короткого монолога позволило судить лишь доведенное до совершенства умение Баки читать универсальный язык тела. Техник явно рассыпался в извинениях. За то, в чем даже близко не был виноват.
– Это бессмысленная затея, - тихо, уже без тени сожаления, констатировал Баки, медленно обернувшись. – Была таковой с самого начала.
– Не будь столь категоричен, - положив ладонь ему на живое плечо, она ненавязчиво чуть подтолкнула его снова обратить внимание на монитор.
– Здесь полно материала, в который юристы уже вгрызлись зубами.
Баки грешным делом подумал, что юристы – мазохисты и по совместительству озабоченные извращенцы, раз нашли что-то важное в зачастую слишком откровенном интиме, который легко оставлял далеко позади любое новомодное порно, при условии, если технология проекции воспоминаний работала хотя бы вполовину так, как представлял себе Баки. И она работала, судя по вскользь просмотренным файлам. Еще как работала!
Исходя из увиденного, жизнь Баки являла собой гремучую смесь нечеловеческой боли, перерубающей на корню само понятие самосознания и самоконтроля, животного секса, который сам по себе мало походил на доказательства чего бы то ни было, и бесконечной борьбы далеко за пределами человеческих возможностей, из которой можно было извлечь ненамного больше, чем из боли и секса. Кроме, быть может, особенностей обучения, стиля боя, уязвимых мест и разрозненных криков пополам со звуками ударов металлической руки, хруста костей и хлюпанья крови.
По крайней мере, такую картину событий видел Баки.
Хотя… может, он просто разучился смотреть. Шире схождения линий разметки в прицеле снайперской винтовки.
Все еще обнимая его одной рукой, словно за их спинами не стоял король, она отвела вторую руку в сторону, на кончиках пальцев перенося полупрозрачный прямоугольник с контрольного монитора на пять обзорных, огромных экранов, замыкающих голографическое кольцо по периметру помещения.
– Обрати внимание не на происходящее, - прокомментировала она, движением руки выстраивая проекционный ряд в определенном, понятном, возможно, всем, кроме самого Баки, порядке, - а на даты.