Чужое небо
Шрифт:
Баки стоил того, чтобы снова стать целым, а с его внутренними противоречиями и разрушительной силой новой руки она его обязательно примирит.
Безымянный, до полусмерти запытанный солдат из ее воспоминаний боялся подать знак, что проснулся. Джеймс из настоящего, не открывая глаз, выстонал, более чем ожидаемо, сначала имя капитана, а следом же – ее имя. То самое, на которое она поклялась себе никогда не отзываться.
– Эсма… - слетело с меловых губ на выдохе, и у нее не осталось иного выбора, кроме как послушно податься к дрогнувшей руке.
– Я здесь, любимый. Я здесь, Баки. Это я…
«Это я. Это не ГИДРА. Ты не у них. Ты не с ними сейчас,
– Ты со мной, Баки. Баки… - медленными, ласкающе-успокаивающими движениями она огладила его лоб, но остановилась, боясь прикосновениями к голове вызвать неверные ассоциации, и вернула руку к его руке, осторожно, но ощутимо сжав. – Баки. Ты Баки… - она снова и снова звала его по имени, зная, что именно это ему сейчас необходимо, именно это он хотел бы услышать, именно с этого он каждый раз начинал свое утро. – Ты Баки Барнс. Ты родился 10-го марта…
Баки не было рядом, когда он был ей нужен, рядом были только чужие лица, которым абсолютно незаслуженно, но от этого не менее сильно хотелось всадить иглу катетера в глаз и попередушить всех по очереди той самой трубкой от капельницы, которая торчала из ее руки. Когда она пришла в себя после операции, Баки спал в криокапсуле. Он не звал ее по имени, не ждал ее пробуждения, он мерз в криогене. Слава богу, он не видел, как ее поврежденный и заново восстановленный сывороткой мозг заново учили ощущать пространство, держать голову, жевать и глотать, сидеть и ходить. Этого Баки не видел и никогда не должен об этом узнать. Так или иначе, это в прошлом, а сейчас она здесь для него. Она с ним, также, как в адском 45-ом.
– Я здесь, Баки. Это я. Не ГИДРА…
Этой ночью Вселенная в очередной раз сыграла с ними злую шутку. Специально для них двоих в пределах одной жилой комнаты королевского дворца Ваканды она раскрутила циферблат часов в обратном направлении, отправив их по ленте времени назад.
В медикаментозном бреду, хрипло выкрикивая бессвязные мольбы и отрицания, по кровати метался мужчина. От него ни на секунду не отходила все еще одетая в хирургический костюм женщина. И пусть в капельнице сегодня плескался не самодельный Рингер, вены не были исколоты и пациент не был фиксирован к койке ремнями, кошмары себя не изменили.
Солдат кричал во сне, и теперь, в отличие от первого раза, она слишком хорошо знала причину. Он падал в кошмаре в ту самую пропасть, не достав каких-то пару миллиметров до протянутой руки. Он падал, сжимая ее запястье до хруста костей. Падал и разбивался, и умирал, и воскресал, и молил остановиться – так замыкался круг адской карусели, той самой, что брала свое начало на крыше движущегося товарного вагона.
Иногда ей хотелось воззвать к Солдату, невосприимчивому к боли, иногда – очутиться там, в одном кошмаре с Баки, чтобы иметь возможность сказать ему, что все не по-настоящему, что все это было настоящим слишком давно, что теперь все хорошо, и ГИДРА за ним не придет, не протянет к нему свои щупальца. Иногда она почти заканчивала на телефоне набор запретного номера, готовясь умолять в трубку сквозь разделяющие их мили, чтобы прилетел капитан, пришел сюда, сел вот здесь, у его постели и сказал со всей той властью, которую он над ним, осознанно или нет, имел: «Все закончилось, Баки. Ты видишь кошмар. Проснись».
Отложив от соблазна подальше телефон, она сменила неопределенное по счету полотенце на лихорадочно поблескивающем от пота лбу.
Между полным отсутствием боли во время операции и тяжелыми галлюцинациями на период выхода из-под наркоза ей пришлось выбрать последнее.
Слышащий в бреду код, содрогающийся в судорогах прошедших десятилетия назад пыток, Баки отключился только под утро. Вымотанная морально и физически, избитая в попытках не дать ему навредить самому себе, она вырубилась прямо на нем, в той же позе, в который прижимала его к кровати, мешая прогибаться в спине.
Она вырубилась, отстраненно думая, скольких Баки, даже не приходя в себя, мог убить и покалечить, прежде чем его бы распяли на койке по рукам и ногам, лишь бы не дергался. Так поступала ГИДРА, так поступали все, кто боялся монстра с металлической рукой. Но никто ни разу не прикинул, что монстр этот боялся самого себя.
– Что… что он сделал? – впервые осознанно просипел Баки сорванным от многочасовых криков голосом.
– Ничего, - устало прошептала она, даже не пытаясь подняться с его груди, лишь сдвинувшись немного в правую сторону, подальше от заживающих ран. – Мишка Баки вел себя примерно.
В комнату сквозь панорамные окна пробивались первые лучи, играя бликами в лужах разлитой воды, в осколках разбитой посуды, отливая радугой от этикеток на баночках с таблетками, рассыпанными по полу цветными конфетти.
У дальней стены на полу валялся разбитый телефон, через паутину трещин на экране которого просматривалось последнее набранное, но не отосланное сообщение:
«Он зовет вас, Капитан».
– Диша… - позвал Баки, очнувшись во второй раз. И она была рядом, прямо под его рукой, щекоча короткой порослью светлых волос его подбородок.
========== Часть 15 ==========
Комментарий к Часть 15
Эта часть по содержанию и смысловой нагрузке полностью дополняет предыдущую, без временных отрывов, поэтому дата не стоит. Разделила, потому что целиком выходило слишком объемно.
Стив был занят вроде как делами государственной важности, и Баки частично был рад тому, что его не приходилось ежеминутно держать в курсе происходящего, попутно привирая с три короба. Еще больше он был рад отсутствию Стива, несущего вахту в зале ожидания госпиталя и у его больничной койки. Вот, где точно Стив ему был совершенно не нужен. Особенно при случае, если почуявший слабину в контроле Солдат все-таки устроил резню хирургическим инструментарием.
Новая рука блестела, отполированная так, что блики света на металле резали с непривычки глаза. Она приятно тяжелила левую половину тела, вместо пустоты давая тот самый долгожданный противовес для восстановления потерянного центра тяжести. Цельно-серебристая, с рельефом подвижных пластин, по визуальным параметрам она во всем походила на прежнюю, кроме одного – убрали звезду, и Баки все не мог определить, хорошо это или плохо, и почему ему навязчиво казалось, будто именно проклятой звезды и не хватало. Впрочем, у него и времени на внутренние споры было мало, потому что любовался новой конечностью он недолго. Ему на время запретили ее использовать, ограничили в движениях перевязью, какие Баки доводилось видеть несколько раз в рекламах товаров для спортсменов. Почти вся его вновь обретенная рука в согнутом положении вместе с кончиками пальцев пряталась в сплошь черном «кармане» из плотной ткани, подвешенном за широкий ремень, перекидывающийся для равномерного распределения нагрузки через шею на спину. Это Баки еще кое-как стерпеть мог, но прилагался ведь еще широченный бандаж на липучках, крепивший всю верхнюю конечность надежно прижатой к корпусу. Чтоб уж наверняка как в смирительной рубашке.