Чужое небо
Шрифт:
А потом Баки очнулся и, залетев с ножом в ванную, нашел ее, абсолютно безбоязненно и беззащитно стоящую к нему спиной, вдоль которой от линии роста коротких волос на затылке по позвоночнику вниз тянулась тонкая, мерцающая линия голубоватого цвета – ее приводной ремень, ее шипованный ошейник, с которым имел право тягаться лишь втравленный ему в мозг код Зимнего Солдата.
Плод его больного воображения оказался реальным. Оказались реальными те одиннадцать месяцев с апреля 45-го по март 46-го.
Голова Баки грозила расколоться на части – слишком больно было принять за правду то, что когда-то также больно было назвать
Стив был настоящим, потому что Баки видел его собственными глазами. Стив был настоящим, потому что о нем не умолкало ни одно средство, способное, так или иначе, передавать информацию.
Но и она… оказалась настоящей, потому что Баки тоже ее видел. Баки ее слышал. Он даже… ее трогал, осторожно и боязливо, как трогают мираж или стараются развеять хмельную дымку. Вот только кроме самого Баки ее не видел больше никто, никто о ней не говорил, мир не кричал направо и налево ее имя. Мир вообще про нее не знал.
Логика Баки горела прахом. На одно бесконечно долгое мгновение он ощутил себя пациентом психушки, который все никак не мог определиться, что же ему делать: паниковать, хохотать до рези в животе, плакать, кричать, бежать или просто упасть на пол и забиться в истерике.
В конце концов, он ничего из этого не сделал, а просто замер на месте, повторяя, как заведенный болванчик, раз за разом, одно и то же:
– Настоящая. Настоящая. Настоящая…
– Настоящая, - прошептала она, отбирая у него нож, глубоко ушедший лезвием в ладонь, пока он неосознанно пытался доказать себе через боль, что не спит, не бредит, что это не очередная игра его расшатанной памяти. – Настоящая, Баки. Я здесь.
А потом, без трекеров внутри, без изнуряющей бесконечной погони и игры в прятки со смертью, без полного и неизбежного одиночества, наступило затишье, то самое, что обычно случается перед бурей.
Потом случился душный, шумный, бурлящий обыденной жизнью Бухарест и крохотная квартирка, в которой, впрочем, сполна хватало места двоим сумасшедшим, в ночной тиши поднимающим весь дом отнюдь не жарким сексом, как всем поголовно казалось, а выкручивающими все кости кошмарами.
Еще чуть позже случилась та самая буря – теракт в Вене – и фрукты с рынка Баки так и не донес домой, своего призрака он там так и не нашел, только Капитана Америка при полном параде и стреляющий на поражение спецназ.
– Не все решается кровью, Баки.
– А она льется и льется.
Пожалуйста. Только не ее кровью, только не опять!
Она ушла, как и полагалось призраку, растворилась в воздухе, не оставив следов своего существования. Такова была их изначальная договоренность: придут за одним – другой должен будет исчезнуть. И она исчезла, исчезли все ее вещи, ее еда – их общая – нормальная еда, из квартиры исчез даже ее запах.
И Баки никому про нее не сказал. Даже Стиву, особенно ему, ни слова не сказал. У Стива и так будут из-за него проблемы, кроме того – и в этом Баки был с собой предельно честен – он все еще не был стопроцентно уверен, что у него окончательно и бесповоротно не съехала крыша и что она – не плод его извращенных фантазий. Что очень могло быть, ведь документально ее нигде не существовало, а каков мог быть толк от его слов, если он сам в них не верил.
Потом случилось возвращение в ненавистную до дрожи Сибирь, и одновременно почти свершились вендетты вакандского принца и известного
В один момент честь и совесть американской нации – Стивен Роджерс – стал преступником, поставившим свое личное, предвзятое мнение выше мнения ста семнадцати стран. И ради кого все? Ради свихнувшегося киллера, который собственным глазам давно не верил и в любой момент мог устроить массовую резню средь бела дня, лишь услышав десяток заветных слов? Ради киллера, однажды посланного его, капитана, убить? Ради киллера, посланного однажды достать сыворотку и ради этого хладнокровно убившего человека, которого некогда знал – хорошего человека, мужа, отца.
Вот именно поэтому Баки к Стиву и не пошел, даже тогда, когда идти было некуда, даже тогда, когда было плохо настолько, что он убил бы себя, если были бы силы нажать на чертов спусковой крючок. Стив был героем и имел для этого все. Баки был… никем и не имел ничего, кроме окровавленных по локоть рук и горы трупов за спиной.
Баки не пошел к Стиву, но он имел неосторожность забыть, что малыш из Бруклина всегда был слишком упрям, чтобы избежать драки.
Стив потерял доверие правительства и мировой общественности, потерял друга, который, в общем-то, ничего такого не сделал, всего лишь хотел оказать Баки услугу и вышибить его повернутые мозги раз и навсегда. Стив потерял свой щит и свой авторитет. А взамен всему этому Баки даже не хватало совести признаться, что он сумасшедший, что помнит события, которых никогда не происходило, и видит женщину, которая никогда не жила.
Он вспомнил пятерых солдат, созданных из добытой им в 91-ом сыворотки – и все пятеро оказались реальны. Он помнил тренировки с ними, помнил, на что каждый из них был способен. Солдат было пятеро, пятеро отборнейших головорезов. Пять криокамер нашлось в бункере, в Сибири, шестая – его собственная. Ни единого намека на существование седьмой: в прошлом или настоящем. Никакой ниточки, никакой весточки, и по-хорошему, Баки бы радоваться, что она далеко от всей этой разборки, вот только ничуть ему не было радостно: в животе кольцами змеился страх, идти из ледяной клетки никуда не хотелось, а ноги не слушались, и он попросил Стива бросить его на растерзание разъяренной Пантере, лишь бы все скорее кончилось…
А затем сумасшествие прошедших дней, а может и всех семидесяти лет окончательно придавило его неподъемным даже для суперсолдата грузом: дышать стало тяжело, словно орудия Железного человека все же совершили невозможное и, помимо бионической руки, сломали ему металлические ребра. Баки потерял сознание, обратив в пустоту набившую давно оскомину мольбу не проснуться.
Баки снились сырые кремлевские подземелья и бродящий по ним призрак женщины с куцей стрижкой и сбритым под ноль затылком, исполосованным шрамами.
Когда он проснулся, призрак стоял рядом, но от этого Баки не полегчало: у призрака были кудрявые светлые волосы, кроваво-красные губы и белый до рези халат, к которому даже был прицеплен опознавательный бейдж. У Баки поплыло в глазах, а к горлу подступил ком, словно он только что прокатился на аттракционе: не на Русских горках Кони-Айленда и даже не на тросе через ущелье на крышу поезда, а на самой что ни на есть настоящей машине времени. Из 2016-го прямиком в апрель 1945-го. Хотя он даже не был уверен, покидал ли он когда-либо тот роковой 45-ый.