Чужой огонь
Шрифт:
Перегрузки в критическом моменте разворота получились дикими, и на некоторое время Фрунзик потерял способность говорить и слышать. Когда шаттл вновь понесся над планетой носом вперед, он услышал в наушниках слабый голос Торика:
– Шанс есть. Небольшой. И не давай такой форсаж на маневрах – всех ведь поубиваешь… Слушай внимательно, что я думаю. На сто восьмидесятой риске начнешь разворот. До сто пятнадцатой тебе нужно успеть стабилизироваться. Затем маневровыми сменишь угол на восемнадцать-двадцать, не больше, и дашь на маршевые шестьдесят процентов. Потом на отметке…
Фрунзик слушал гипнотический голос Святослава, машинально корректировал курс и думал, как дико, наверное, должна выглядеть их так называемая «посадка» с поверхности. Несущийся на скорости полтора километра в секунду болид весом в сто двадцать тонн… Хотя неправильно… Здесь шаттл весит около сорока…
За бортом послышался тонкий вой. Даже сквозь скафандры и рев двигателя просачивалась эта заунывная песня полета. Несмотря на то что марсианская атмосфера и была сильно разрежена, все же у самой поверхности она давала легкий эффект трения. А на такой скорости этот эффект на порядок возрастал… Это и спасло «Подснежник» от падения, когда Герасимов решил, что надо заканчивать торможение маршевыми и пора разворачиваться носом для посадки. Едва он тронул рычажок, корабль крутануло так, что перед глазами поплыла кровавая муть. В ушах сквозь треск и гул раздался крик Торика:
– Переключай на меня! Мы входим в пике!
– Я посажу! – прохрипел Фрунзик и врубил маршевый на форсаж.
«Подснежник» взревел, словно раненый зверь, но вращение слегка замедлилось. Герасимов тут же вырубил основной двигатель. В иллюминаторах замелькали какие-то серые пятна и росчерки – в районе гор Фарсида, где им нужно было сесть, чтобы отыскать жилой модуль первой экспедиции, сейчас было раннее утро.
Альтиметр замигал красным, показывая, что высота опасно мала. Но горизонт уже почти выровнялся, и скорость спала до полукилометра в секунду, поэтому контролировать полет стало проще. Герасимов выдвинул закрылки на двадцатку, потом вгляделся в экран и добавил еще десятку. После этого он чуточку изменил угол снижения и стал постепенно давать мощность на носовые сопла, которые исполняли роль тормозов в воздухе на относительно малых скоростях. Гирокомпас взбесился, выдавая абсолютно невозможные показания, – автоматика тщетно старалась сопоставить картину магнитного поля планеты с земными характеристиками. Но основная навигационная система работала исправно – ее Торик еще на орбите настроил по двумстам шестидесяти статичным точкам на поверхности и траверзу экватора.
Унылое завывание наконец стихло.
Шаттл уже летел на скорости обыкновенного гражданского авиалайнера. Альтиметр продолжал подмигивать красным зрачком на приборной панели, но Фрунзик плевать на него хотел! Он с каким-то тупым упорством продолжал увеличивать мощность носовых и нижних сопел, чувствуя, как небольшая отрицательная перегрузка давит на спину.
– Это не я, это ты псих, – просипел Торик.
И Герасимов вдруг рассмеялся. Не потому, что ему удалось невозможное, не потому, что свершилась его мечта попасть на Марс, а потому что он был рад этим дурацким словам. Он был рад этим словам именно в этот момент, именно сейчас, именно здесь – в сотне метров над плесневело-бурой безжизненной пустыней.
«Теперь можно жить дальше, – подумал Фрунзик. – После всего этого мы просто не имеем права не жить!»
Подломив обе задние стойки шасси, «Подснежник» шарахнулся о каменистое плато и поехал на брюхе с ощутимым заносом вправо. Автоматически выстрелили тормозные парашюты, бесполезные здесь, как зонтик в вакууме. Снизу на протяжении секунд двадцати доносился душераздирающий металлический скрежет, и казалось, что вот-вот обшивка не выдержит и какой-нибудь острый выступ пропорет фюзеляж.
Но обшивка выдержала.
Шаттл наконец вздрогнул в последний раз и замер.
Красный огонек альтиметра продолжал возмущенно помигивать. Вскоре заглох шум в двигательном отсеке, и стало слышно, как потрескивает снаружи внешняя оболочка, стремительно остывая.
Спустя минуту Торик снял шлем и проворчал: – Промазал. На пятнадцать километров восточнее жилого модуля сели. Пешком теперь прикажешь тащиться?
Но Герасимов не услышал его. Он спал, так и не убрав пальцы с рычажков управления.
Глава девятая
У человека существует ряд потребностей. Главные из них – пища, вода, сон, секс, безопасность. Ничего из вышеперечисленного не хочется, как правило, в двух случаях – либо если ты не человек, либо если ты мертв.
Максим, бредя от вездехода «Крестоносец» к куполу жилого модуля, чувствовал себя полуживым и хотел удовлетворить все пять пунктов. Желательно одновременно и два раза подряд.
Захлопнув внутренний шлюз, он сбросил шлем, выбрался из скафандра и бессильно опустился прямо на пол, вытянув ноги в сторону разбросанных инструментов. За ним в жилое помещение ввалились Торик и Фрунзик. Их тройка сегодня дежурила по внешнему поиску.
– До подхода «Конкистадора» осталось полтора дня, – рубанул правду-матку Герасимов, стряхивая остатки рыжеватой пыли с ботинок.
– Как найти кого-то в этом лабиринте из камней и скал? – пробормотал Максим, глядя на свои носки. – Не понимаю, как мы вообще могли на что-то рассчитывать. Идиоты.
– Ты скажи спасибо, что сейчас ветер слабый, а то такие бы бури нагнал, что ты б своего члена не увидел.
– Я и так его не вижу.
– А ты вглядись. Если не получится, я тебе микроскоп подгоню.
– Отвали…
Маринка вышла из небольшого хозотсека, неся в руках крупный котелок.
– Хоть бы помог кто…
– Да тут же в три раза меньше, чем на Земле, сила тяжести, – поднимаясь и беря из ее рук емкость и вдыхая аромат еды, сказал Долгов.
– После невесомости кажется, что она здесь в тридцать три раза больше.
– Зато ноги-руки не отекают и выблевать собственные мозги не тянет.
Герасимов осмотрел модуль, заглянув в тамбур реакторной, стукнул по двери санитарного блока и спросил:
– А где Егоров?
– Юрка? А он вышел. Кажется, уровень реагента в атмосферных установках упал. Сказал, пойдет проверит.
– Давно?
– Минут пятнадцать назад. А что?
– А то, – разъяренно обронил Герасимов, – что, когда мы подъезжали, возле атмосферных установок никого не было!
Он подошел к радиостанции общей связи и вывел передатчик на частоту приемников скафандров. Сердито проговорил в микрофон:
– Эй! Пилигрим долбаный! Ты где шляешься? Прием.
Ответа не последовало. Максим остановился возле стола, так и не поставив на него кастрюлю, и посмотрел на Фрунзика. Тот был бледнее обычного от гнева.