Чужой портрет
Шрифт:
Так что слабая я, да…
И то, что сейчас происходит, то, что я опять прячусь в раковину, стыдливо и боязливо не желая принимать решение, действовать, оттягиваю все, отпуская все на волю судьбы… Это тоже проявление слабости.
Только сейчас результатами такого страусиного поведения я ставлю под удар совсем не себя. Под ударом моя сестра, мой маленький, ни в чем не виноватый племянник.
Наверно, именно воспоминания о чистых глазах Вальчика придают мне необходимые силы для сопротивления.
Я
Каз слышит. Я и не сомневалась.
Нехотя отпускает, напоследок сладко куснув в шею.
Встаю, драпируясь простыней, бегу в ванную.
Там умываюсь и несколько минут стою, глядя на себя в зеркало, выискивая силы.
— Марусь, кофе будешь? — голос Каза доносится через шум воды, заставляя вздрогнуть. Лохматая девушка в отражении растерянно морщится, прикусывает губу, словно собираясь заплакать…
Но затем выпрямляется, потуже затягивает простынь на груди и, резко вскидывая подбородок, смотрит на меня.
Давай, Маруся. Пошла, ну!
Я выхожу из ванной, на ходу подхватываю футболку и джинсы. Надо одеться, а то как-то неправильно…
— Марусь, я не услышал, кофе? Чай? А ты куда?
Каз появляется в комнате, смотрит на меня, нервно прижимающую к груди одежду, с удивлением сдвинув черные брови.
— Что-то случилось?
Он в одном белье, невероятно красивый.
Взлохмаченные после ночи волосы, щетина на лице, горячий темный взгляд… Боже, как ломит в груди… Почему все так?
— Да… — я слышу свой голос со стороны, поражаясь его спокойствию, отстраненности, — мне… Мне нужны деньги.
Каз моргает удивленно, словно не верит услышанному.
— Деньги? — переспрашивает растерянно.
— Да, — говорю я, не отрывая от него взгляда и стараясь быть спокойной, — деньги…
Каз молчит, смотрит на меня, теперь уже не растерянно. Я внимательно наблюдаю за его лицом и с обреченностью отслеживаю в нем резкую смену настроения.
Если в самом начале это было легкое, расслабленное состояние, Каз словно светился изнутри, мягко, успокаивающе, то затем, через растерянность и удивление проступает жесткость.
Он щурится, сжимает челюсти, окидывает меня уже совсем другим взглядом, невероятно сейчас напоминая ту нашу первую встречу, в спортклубе, где я видела только лишь хищника, опасного, жестокого, до жути похожего на главный кошмар моей жизни.
Я пугаюсь этой перемены, хотя и готова была к ней. Конечно, разговор про деньги
Я порываюсь что-то сказать, но в голове, как назло, только путанные фразы… Не готовилась я к этому! Невозможно подготовиться к такому!
Но все же он должен понять причины. Вальчик… Ланка…
— Сколько? — падает камнем в душу следующий вопрос, и все мои попытки в объяснение умирают внутри, так и не прорвавшись наружу.
Я смотрю в тяжелое, холодное лицо Каза, и этот холод бьет по мне сильнее, чем самый страшный удар Алекса когда-то.
Терпеть невозможно, и я отворачиваюсь, закрывая лицо руками.
— Много… — бормочу сквозь судорожно сжатые на щеках пальцы, — много… Полтора миллиона…
Каз молча проходит мимо меня в другую комнату, что-то там открывает, закрывает, возвращается…
И протягивает мне пачки денег!
— Вот, — не смотрю на него, не могу. На деньги смотрю. А голос бьет. Больно так, больно. — Здесь два.
— Не надо… Два… Полтора надо… — шепчу я, не в силах протянуть руки за деньгами.
И Каз всовывает мне их силой.
А сам отходит в сторону, садится в кресло, прикуривает.
Я этого не вижу, слышу только. Каждый шаг — набатом по сердцу, каждое движение — болью по телу…
Растерянно сжимаю пачки, не понимая, что дальше делать. Надо уйти, наверно? Да? Все? На этом — все?
— Я… Пойду?..
Получается вопрос почему-то, и я не двигаюсь. Жду ответа. Разрешения.
— Иди.
После паузы падает холодный камень.
Поворачиваюсь, напрочь забыв о том, что надо что-то сказать, как-то объяснить ситуацию. Наверно, если б Каз не сделался сразу таким оглушительно ледяным, я бы…
Иду, только в коридоре понимая, что все еще голая, в простыне.
Торопливо одеваюсь, всовываю ноги в кеды, запихиваю деньги в сумку… И постоянно, каждую секунду жду, что он появится в коридоре, что остановит… Боюсь и хочу этого.
Но не появляется.
Сидит в комнате, курит. Запах сигарет доносится в коридор, перемешиваясь в ароматом свежесваренного кофе и нашим счастливым утром…
Я навсегда запомню это смешение, отдающееся горечью на губах. Мне, наверно, теперь постоянно горько будет.
На улице вдыхаю свежесть утреннего города, бездумно иду к шлагбауму.
На остановку, где стоят вереницей такси.
Мыслей нет никаких, в душе только опустошение и горечь. Даже не больно уже. Просто… Просто пусто.
Надеюсь, меня отпустит, когда увижу бегущего свободно Вальчика.
Еду к сестре, стремясь поскорее избавиться от денег, жгущих руки через сумку.
Дверь в квартиру Ланки приоткрыта, но я не удивляюсь. Наверно, сестра как раз готовится везти сына в детский сад.