Чужой портрет
Шрифт:
Мне плач племянника так по сердцу бьет, так плохо становится, так больно… Он один там, маленький и беспомощный… Что он успел увидеть, пока не оказался в этой комнате? Может, эти звери его напугали сильно…
От обилия эмоций голова кружится, перед глазами все плывет.
Смотрю на мужиков, изо всех сил надеясь, что они уйдут сейчас! Пусть уходят уже!
— Два тут, — кивает тот мужик, что ходил за деньгами в коридор, а второй поворачивается опять ко мне, швыряет сумку на колени.
Машинально ловлю,
— Все, — спрашиваю спокойно, — уходите, пожалуйста. Вы напугали ребенка.
— Шустрая какая, — усмехается мужик, что до этого говорил со мной, — ее придурок нам должен четыре.
— Откуда четыре? — изумленно ахает Ланка, и что-то такое с ее лицом происходит, что я, забыв обо всем, порываюсь к ней, боясь, что сестра сознание сейчас потеряет, — он же… Он же взял… Полтора миллиона…
— Ну так он их взял, но не отдал же, — спокойно отвечает мужик, а затем бросает мне резкую команду, — сидеть на месте!
Я падаю обратно на кресло, пытаясь раздышаться, от ужаса и осознания ситуации ничего не соображая даже.
Четыре… Четыре миллиона! Невероятная сумма… Как он мог?
— Ну так ловите его, ловите сами! Мужики вы или нет? — кричит Ланка, неожиданно воскресая и приходя в себя, — зачем с бабами и ребенком-инвалидом воевать? Вам самим не западло?
— А ты на голос не бери! — тут же срывается на нее мужик, что до этого говорил на ухо ей гадости, — нам бабки нужны, а с кого их получать, плевать!
— Послушайте… — я пытаюсь вынырнуть из болота, найти в этих зверях хотя бы что-то человеческое, — у нас больше нет… Эти деньги… Это было на лечение ребенка, понимаете? Господи… Ну вы же не можете быть такими… У вас же дети есть, наверно…
— И эти дети хотят жрать не меньше твоего инвалида, — холодно отвечает тот мужик, что до этого пугал меня. Он деловито убирает деньги в поясную сумку, на мгновение приподнимая руки, и я вижу за поясом его джинсов рукоять пистолета.
Она завораживает меня настолько, что приходится моргать, чтоб чуть прийти в себя.
— Ладно, на сегодня все, — с удовлетворением продолжает мужик, — завтра придем за остатком. Так что вам лучше или своего придурка найти, или бабки.
— Но у нас нет… — Ланка тоже привстает, но под жестким взглядом мужика падает обратно, — и завтра они не появлятся…
— Квартиру продай, — пожимает плечами мужик.
— За один день?
— Да мне плевать… Хотя… Сотку могу скостить. — Тут он задумчиво осматривает меня с ног до головы, и от этого взгляда становится мерзко. Не ошиблась я, значит, в своих опасениях… — Иди сюда.
— Что? Вы с ума сошли? — Ланка опять привстает, а второй мужик тут же роняет ее на кресло обратно, — прекратите!
Я сижу, вцепившись в подлокотник закаменевшими пальцами, смотрю снизу вверх, как ко мне приближается… Не грязно пахнущий мужик, нет! Это Алекс.
Мелькает в голове совсем некстати недоумение, как я могла подумать, что Каз похож на Алекса? Они же кардинально разные…
А вот тут — словно брат-близнец…
И нет, мне не страшно почему-то. Противно. Противно, что воскрес, чего я так боялась все это время. Что смотрит опять, по-животному жадно и мерзко. Что в голове своей вертит картинки того, что хочет со мной сделать. Я словно опять грязью дышу. И вступаю в эту грязь. Я не виновата! Но почему-то так происходит, что чувствую себя виноватой.
Он становится напротив, протягивает руку и снова подхватывает меня за подбородок, заставляя смотреть на себя.
— Да прекратите же! — уже отчаянно кричит Ланка, и фоном ей — бесконечное и беспомощное “Мамамамамама-а-а-а…” Вальчика из спальни… — Я продам квартиру! Я найду деньги! Не трогайте!
— А нормальная идея, Васек! — гогочет второй мужик, — типа, штрафные. Я — следующий! Или сейчас эту… А потом поменяемся!
— Прекратите! Нет! — Ланка кричит, Вальчик, слыша ее полный страха голос, начинает еще громче плакать…
А я словно в коконе сейчас нахожусь.
Слышу это все, понимаю. Но не воспринимаю. Потому что смотрю в глаза того, кто нависает надо мной. И читаю в его взгляде, таком знакомом, до боли в сломанных когда-то ребрах знакомом, что это — только начало. И совсем неважно, что мы сейчас скажем, что пообещаем. И даже неважно, если вдруг мы к завтрашнему дню найдем деньги.
Просто так они отсюда сегодня не уйдут.
Это намерение, очень четко обозначенное сейчас, словно срывает у меня внутри какой-то стоп-кран. Потому что нельзя доводить беззащитую жертву до точки. Алекс это знал. И никогда не переходил грань целиком, наслаждаясь балансированием на острие. Но он хорошо изучил меня.
А этот… Нет.
И, к тому же, я сама себя уже не знаю.
Сегодня ночью появилась какая-то новая “я”, другая, отличная от прежней кардинально.
И именно эта новая “я” сейчас готова умереть. Но не изваляться опять в грязи. Хотя, это было бы проще и безопасней.
Эта новая “я” облизывает губы и, глядя в глаза своему насильнику, Алексу, тянет руки к поясу его джинсов.
Мужик спокойно подходит ближе, усмехается:
— Ну вот так бы давно… Будешь хорошей, я двести вычту. Будешь послушной?
— Маруся! Маруся, нет! — Ланка уже плачет, копошится в своем кресле, пытаясь бороться с другим мужиком и бесконечно проигрывая ему. Но я не смотрю на них. И не слышу бессильного детского плача из спальни. Я в своем коконе.
И в нем я улыбаюсь и киваю в ответ на вопрос мужика.