Чужой
Шрифт:
Из третьей кибитки вышла молодая женщина лет тридцати, подошла поближе и внимательно посмотрела на пленного. Походка у нее была легкой и грациозной, словно она не по земле шла, а парила над ней. Даже старое платье не могло скрыть великолепную фигуру смуглой женщины с удлиненным лицом. Увидев ее, Блоквил почему-то подумал, что в жизни этой женщины произошла какая-то трагедия. Глаза ее были печальны, из чего француз заключил, что, возможно, муж этой красивой женщины погиб на недавней войне.
В какой-то степени предположения Блоквила были верными. Нет, муж ее не погиб на войне, просто у молодой женщины, хотя ей уже было под тридцать, до сих пор не было мужа. Заглянув в
Взгляд Блоквила вновь задержался на Акмарал. Она все так же бессмысленно смотрела перед собой. И хотя казалось, что она смотрит на пленного, на самом деле она не видела его, взгляд ее был затуманен. И вдруг из красивых глаз женщины покатились бусинки слез. Вряд ли это были слезы радости. Блоквилу стало любопытно, какие воспоминания вызвали слезы женщины. “Если человек смотрит на тебя и о чем-то думает, а из глаз его катятся слезы, значит, ты ему напомнил о чем-то сокровенном. Но что может связывать красавицу песков с пленным из Парижа?” И хотя Блоквил не смог ответить на этот вопрос, слезы женщины он воспринял как сострадание.
Со стороны дороги, оседлав палку, “прискакал” белобородый старик с непокрытой головой, и внимание зрителей Блоквила переключилось на него. Старик был известным на весь Гонур сумасшедший Чакан дэли. (Дэли — сумасшедший). Блоквил удивленно разглядывал странного длиннолицего деда, босоногого и с задранной до колен одной штаниной.
Чакан ага не был буйным больным, не пугал ребятишек, он просто находил для себя какие-то развлечения. Однако на сей раз все, кто увидел его, забыв о Блоквиле, бросились врассыпную. Потому с шеи Чакана дэли свисала огромная черная змея.
Все, кроме Акмарал, ринулись в заросли джугары и попрятались за кибитками. Акмарал осталась стоять на месте, с интересом ожидая дальнейших действий Чакана дэли.
Подойдя вплотную к Блоквилу, Чакан дэли “остановил” своего “коня”. Сначала он пристально вглядывался в лицо незнакомого человека, потом вдруг одарил его улыбкой. Но даже эта улыбка не успокоила пленного. Как ни старался Блоквил не показывать виду, все же ему было страшно.
Блестящий хвост змеи извивался, а голова раскачивалась из стороны в сторону, словно ползучая тварь отыскивала удобную точку для удара. Вполне возможно, что этой удобной точкой был сам пленный француз. Чакан дэли же шаг за шагом приближался к пленному. Блоквил, решив, что если он пустится наутек, умалишенный последует за ним, старался не показывать своего страха, но точно так же, как безумец, отступал шаг за шагом. Расстояние между пленным и помешанным со змеей на шее сокращалось все больше.
Блоквил посмотрел в сторону Акмарал. Женщина увидела в этом взгляде призыв к помощи. Она вдруг стала что-то говорить чокнутому на не понятном пленному языке. Чакан дэли выслушал ее и принял недовольный вид. Акмарал еще что-то сказала, ласково улыбнулась. Обаятельная улыбка красивой женщины подействовала даже на больного, смягчила его. Чакан дэли ответил улыбкой на улыбку. Акмарал махнула рукой, показывая на дорогу, проходящую за кибитками. Дэли кивнул головой. Доброе слово возымело действие. Чокнутый с чернрой змеей на шее направился в сторону дороги, туда, куда отправила его красивая женщина. Вскоре он скрылся за кибитками.
После ухода умалишенного Блоквил кивком головы и улыбкой поблагодарил женщину.
Поскольку пленных сербазов было очень много, то они имелись в каждом доме текинцев. Если не считать, что у них отросли бороды, да одежда на них несвежая, они мало чем отличались от местного населения. Со временем люди перестали удивляться пленным, размещенным в коровниках и сараях, со связанными и свободными руками. А дети, те и вовсе пытались заговаривать с некоторыми наиболее приветливыми пленниками, хотя это было непросто без знания языка.
С Блоквилом все вышло наоборот. Многие мальчишки и девчонки жаждали увидеть человека, приехавшего аж из далекой и незнакомой Франции и здесь попавшего в плен. Да и взрослые не упускали случая хотя бы раз в день под любым предлогом посетить дом Эемурата гонура, чтобы походя заглянуть в сарай за домом. Расстояние между домом и сараем составляло порядка пятнадцати шагов. Кладовка, в которой содержали француза, была без двери. Ее заменяла дырявая загородка, сплетенная из ивовых прутьев. Она напоминала Блоквилу решетку городской тюрьмы. Француз и в самом деле чувствовал себя как в тюрьме. Руки связаны за спиной, сам он брошен в старый сарай, и даже по нужде он ходит под присмотром. За ним наблюдают все время, пока он не вернется обратно. А как только вернется, ему опять связывают руки за спиной и вталкивают в сарай. Ему нечем занять свое время. Так прошли все пять дней, что француз провел в ауле Гонур.
Днем еще держалась теплая погода, но ночами пленный очень страдал. Под утро осенние холода стали особенно чувствительными. Ему дали старый чувал (большой мешок, украшенный узорами), чтобы он мог подстелить под себя, и старое одеяло укрываться. Большую часть вчерашней ночи он не мог заснуть. Эемурат гонуру казалось мало, что он на ночь потуже затягивал веревки, так он еще и загородку, исполняющую роль двери подпирал огромным черным пнем.
Вчера вечером, когда народ улегся, круглая луна долго заглядывала сквозь ивовую загородку Блоквила. И это стало причиной того, что он долго не мог заснуть. И хотя сарай, в котором он жил, его необычная дверь и все вокруг были незнакомы Блоквилу, полная луна для него была давней знакомой. Казалось, она покинула небо Парижа и переместилась сюда. И похожие на горы пятна на луне он уже видел. Лишь одно отличие — до пленения Блоквил никогда не мерз в полнолуние. Напротив, в это время Жорж вместе с красавицами совершал любовные прогулки вдоль Сены, и даже если было прохладно, он не мерз, напротив, у него пятки горели. Его согревали жаркие взгляды красавиц.
Здесь же все наоборот. Ни в луне, ни в погоде, ни в окружающем ландшафте не было ничего приятного, весь мир казался безжалостным. И тем не менее, луна, которую Блоквил лицезрел лежа или сидя, если уставал, была здесь его единственной отрадой, его единственным покровителем. Луна была его единственным собеседником. Никто, кроме нее, не видел его и не знал.
Еще совсем недавно уставшего от поцелуев при луне юношу по возвращении домой ждала ухоженная комната с чистой постелью, он мог наслаждаться всевозможными яствами, если был голоден. Зато сейчас лучший представитель дворянства Франции, ни в чем не знавший нужды, не испытавший трудностей, в одиночестве коротал время в заброшенном сарае в далеком и пыльном краю.