Чужой
Шрифт:
Блоквил в благодарность за любезный тон кивнул головой.
Человек с пистолетом развернул принесеный севрток. В нем оказались мерлушковая папаха, домотканый халат и пара обуви. Когда все это было разложено перед ним, Блоквил понял, что эти подарки предназначены ему. Он опять кивнул головой и улыбнулся:
— Рахмат, Агабек, рахмат!
Гость остался доволен реакцией пленника.
— Дай Бог тебе добра и счастья! — он вышел из сарая и подошел к колодцу. Что-то сказал жене Эемурата. Потом наклонил голову и заглянул внутрь колодца, прикусив губу, покачал головой. Заметив в его взгляде благодарность к себе, Блоквил решил, что этот мужчина либо отец тонувшего мальчика, либо его близкий родственник…
Такого колодца со сладкой водой, как у дома Эемурата гонура, не было во всем ауле. Сюда очень много людей приходит по воду. Наблюдая из своего заточения за улицей, Блоквил внимательно рассматривает каждого, кто приходит сюда, тем более, что ему больше нечем занять себя. Он каждому давал свою оценку. Кто-то добр, кто-то зол, несдержан, а этот и вовсе хитрец. Среди женщин попадаются откровенные неряхи. Они расплескивают воду из ведер, намачивая подол длинного платья, хоть отжимай его. Зато есть женщины одно загляденье. Они не теряют ни капли воды и тогда, когда достают ее из колодца, и тогда, когда переливают в свои ведра. Их легкая походка, будто они парят над землей, боясь поранить ее своими шагами, заставляет любоваться ими, восхищаться. Но вот что сильно удивляет француза, так это высокие бёруки на головах женщин. (Женский головной убор). Пленному кажется, что они, то украшенные монетами, то обмотанные несколькими разноцветными платками, становятся такими тяжелыми, что их и носить непросто на голове. Даже если они сами сделаны из легкого материала, налепленные на них всевозможные украшения делают их неподъемными. Есть и еще один предмет удивления француза. Это жугур — украшение, которое привешивается к косам молодых женщин. Только что какая-то молодка приходила к колодцу за водой, и Блоквил смотрел на нее, раскрыв рот. Жугуры на ее косах издавали мелодичный звон в такт шагам молодой женщины, делая ее походку особенно грациозной. Разглядывая жугуры, растекающиеся по сторонам на спине женщины, вслушиваясь в из звон, француз испытывал неописуемое волнение. Он даже покачал головой от удовольствия.
Вчера к колодцу приходило в общей сложности двенадцать человек. А сегодня, хотя уже вечерело, эта женщина с подвесками, по подсчетам француза, была всего лишь седьмой. По наблюдениям Блоквила, за водой приходят только женщины, да изредка мальчишки лет десяти-двенадцати. Мужчины по воду не ходят. “Видно, у туркмен так принято…”Однако после женщины с украшениями к колодцу пришел мужчина, и его приход опроверг предположения Блоквила. При приближении этого высокого, давно не бритого худощавого человека Блоквил увидел, что он не туркмен. Если не считать самого Блоквила, то сейчас в Мервском велаяте помимо самих туркмен живут только персы. Этот вывод был недалек от истины. То, что подошедший к колодцу человек не туркмен, выдавали его жесты. Низко наклонившись и сложив руки на груди, он поздоровался с проезжавшим мимо всадником. Блоквилу было известно, что туркмены никогда так не приветствуют друг друга.
Набрав воды из колодца, гаджар вздрогнул, услышав, как кто-то обращается к нему на фарси. Внимательно вглядевшись, он увидел сидящего внутри сарая человека и поздоровался с ним.
— Я знаю вас, Анабек! — произнес пленный гаджар, но не посмел приблизиться к сараю. Он посмотрел по сторонам. Вышедшая из дома женщина заметила, как два пленных обмениваются взглядами, однако молча проследовала в другой дом, и это успокоило гаджара. — О вас все говорят, Агабек! Вас, оказывается, заперли. Я и не узнал вас сразу.
— Что, туркмены собираются избрать меня своим ханом? — радуясь возможности поговорить, рассмеялся Блоквил. — Я теперь такой же заложник, как и ты. И даже еще хуже.
— Почему же хуже меня?1 Вас все люди знают. Все агабеки из дома, в котором я живу, только о вас и говорят.
— И тем не менее моря жизнь гораздо тяжелее твоей, братишка. Ты вот без всякой охраны по воду ходишь. А я даже по нужде не могу спокойно сходить. По ночам с моих ног не снимают кандалы.
— Раз вас держат в кандалах, значит, вы что-то значите. Не хотят они упустить вас. А я кому нужен! Я ведь всего лишь безграмотный амбал. Даже если мне разрешат бежать, куда я побегу?
— И тем не менее между свободным пленением и несвободным заточением существует большая разница, сербаз. Что слышно о ваших?
— Что может быть известно, Агабек! — гаджар тяжко вздохнул. — Те, за кого прислали выкуп, уже отправились по домам. А беднякам вроде меня ничего не остается, как уповать на судьбу и ждать, когда она смилостивится.
— А где полководцы?
— О других ничего не знаю. Но Хамза Мирза и главный сертип благополучно добрались до Тегерана…
Главным сертипом гаджар называл Говама эд-Довле — Гара сертипа.
— Ай, вы-то все равно выберетесь отсюда, попадете домой, — упавшим голосом произнес пленный гаджар. — О вас многие пекутся. И вроде бы дело пошло на лад…
— Все мы вернемся на свою родину! — Блоквилу хотелось подбодрить совершенно упавшего духом несчастного гаджара. — Думаю, что туркменам и самим выгодно поскорее избавиться от неас.
— Да услышит вас Бог, Агабек!
Блоквил проводил уходившего с водой гаджара сочувствующим взглядом.
Если бы у меня под ногами был конь, я мог бы покинуть пределы текинцев и добраться до Джейхуна. Если повезет, я мог бы левым берегом реки добраться до Афганистана.
Несмотря на то, что прошло много времени, Акмарал не сделала ни одной попытки заговорить с ним, даже знака не подала, хотя они и видеись по многу раз на дню, и это совершенно истончило нить надежды Блоквила. Пленный объяснял это чрезвычайной бдительностью Эемурата. Но даже если Эемурат наказал своей родственнице Акмарал близко не подходить к французу, человек, желающий помочь пленнику, обязательно нашел бы возможность перекинуться с ним парой слов.
Тем не менее Блоквил надеялся на каждый следующий после проведенного в пустых ожиданиях день, но и следующий день не приносил никаких новостей. Акмарал, занятая своими заботами, даже краем глаза не смотрела в сторону сарая, казалось, что она и не подозревает, как нуждается в ее помощи заточенный там человек.
Вот и сегодня с утра Эемурат оседлал своего гнедого коня и, любуясь его грацией, в хорошем настроении куда-то уехал. Акмарал как раз вышла во двор и поздоровалась с ним, но даже после его отъезда не подала пленному никакого знака. Хотя и видела, какими просящими глазами смотрел он на нее.
Когда Акмарал подошла к колодцу, у него появилась возможность окликнуть ее. Но Блоквил не посмел не только заговорить с ней, но даже поздороваться. Он не за себя боялся, он не хотел поставить женщину в неловкое положение, если бы кто-то вдруг услышал его приветствие.
После того, как, не воспользовавшись удобным моментом, Акмарал ушла в дом, Блоквил сделал окончательный вывод о судьбе своего послания Юсуп хану. Скорее всего, письмо не ушло к топазам. Мало того, вместо Юсуп хана из имения топазов с содержанием письма мог ознакомиться Эемурат из имения гонуров. По идее, туркменская женщина не должна идти против воли своего кровного родственника и помогать чужаку, которого видид впервые в жизни. Это во-первых. А во-вторых, если какими-то путями письмо попадет в руки Эемурата и раскроется, откуда и с чьей помощью оно появилось, разве родственники не посчитают поступок Акмарал предательством и не растерзают ее? По мнению Блоквила, Акмарал не такая дура, чтобы не думать о последствиях своих действий. Пусть даже она не боится за свою жизнь, но ей вряд ли захочется опозориться перед своей родней. Таким образом, скорее всего она не показывала письма к Юсуп хану Эемурату, но собственноручно от греха подальше уничтожила его. Потому-то женщина избегает взглядов пленника, ведь она не сдержала своего слова.