Чужой
Шрифт:
Блоквил ответил решительно:
— Я готов заранее дать вам расписку, что не стану делать этого.
— В таком случае хорошо, — Эемурат кивнул. — В ауле Гожук живет знахарка Бибиджемал табип. Поеду и привезу ее. Думаю, что к полудню вернусь…
Хотя война закончилась давно, с наступлением зимы вопрос о возвращении на постоянное место жительства был отложен до весны, и поэтому многие гонурлы не вернулись в свои дома. Двери кибиток и коровников без их обитателей заросли паутиной. Заброшенные дома, словно высохшие деревья, навевали на и без того невеселый аул еще большую тоску. И поэтому, появление в ауле хоть купца с мешком за спиной, хоть нищего с котомкой, для жителей Гонура, и особенно для ребятни, становилось настоящим праздником. На короткое время у них появлялась забава. Детишки помладше не стеснялись ходить вместе с нищим по домам и выпрашивать подаяние. Стоило купцу или нищему появиться в одном конце улицы, как на другом ее конце уже все об этом знали.
Так случилось и на этот раз. Эемурат еще не успел вернуться из Годжука, а в Гонуре все уже говорили о том, что пленного француза везут лекаря. И поэтому многие стали с интересом поглядывать в сторону дома Эемурата.
Несмотря на разгар зимы, с утра распогодилось, а к обеду и вовсе стало тепло. Хозяева дома постеснялись принимать всеми уважаемого табипа в сарае, и поэтому расстелили подстилки прямо во дворе. На них знахарка и должна была осмотреть больного.
Блоквил записал в свою тетрадь все выученные до сего времени туркменские слова и сравнивал их смысл с похожими словами фарси, французского и арабского языков. Он не встретил ни одного слова, смысл которого совпадал бы как в туркменском, так и во французском языках. Зато много общесмысловых слов было в туркменском и фарси, арабском языках. В своей тетрадке Блоквил записал туркменские слова “чаршак”(вилы) и “аташгир”(кочерга) и отметил, что по-персидски эти слова толкуются как “четырехрогий” и “хватать огонь”. Обилие употребляемых в обоих языках слов, а также хорошая память и упорство Блоквила помогали ему в понимании туркменской речи, хотя сам он и не мог говорить на этом языке. Ему было понятно, когда приходившие к дому Эемурата люди, словно сговорившись, спрашивали друг у друга “Ну что, табип не приезал?” или “Вы везете табипа для пленного?”. Получив ответ “Табип еще не приехал”, люди расходились.
Однако мужик с непропорционально маленьким для его огромного туловища и толстокожего лица, сплющенным, словно клякса, носиком, даже услышав, что табипа еще нет, не торопился уходить. Он воровато озирался по сторонам. Но больше всего его внимание привлекал сарай, в котором находился Блоквил.
После того как Блоквил прошел и сел на расстеленную на солнышке кошму, этот человек тайком заглянул внутрь сарая, потом посмотрел на уходящую на юг дорожку. Стараясь не показывать виду, он тем не менее и пленного внимательно разглядел.
Хотя француз и не видел отчетливо всех действий незнакомца, ему не понравилось поведение того в чужом дворе. Видно, он пришел сюда с какими-то недобрыми намерениями, решил Блоквил…
… Табип, приехавшая верхом на коне из местечка, именуемого Сад Годжука, оказалась немолодой, но все еще красивой женщиной в ичигах. Рука у нее оказалась легкой. Блоквил даже не почувствовал, когда она острием ланцета проткнула его кожу. Все опасения француза, что местный лекарь может усугубить его положение, оказались напрасными. Бибиджемал табип обработала место предстоящего укола какой-то пахучей жидкостью с запахами трав, этой же жидкостью она протерла и скальпель, завернутый в чистую белую тряпочку. Короче, она приняла все меры предосторожности, чтобы не занести инфекцию в кровь больного. У пленного была взята кровь, а место укола тщательно обработано и забинтовано.
Перед уходом знахарка сообщила, что кровопускание не принесет ожидаемой пользы глазам больного, тем самым огорчив не только самого француза, но и его хозяев. Поэтому она велела через два дня либо больного везти в аул Годжук, либо приехать туда за ней.
На прощание Блоквил сказал Бибиджемал табипу:
— У меня нет ничего, кроме моего спасибо, чтобы отблагодарить вас. Пусть сам Господь окажет вам милость, апа!
Акмарал не успела перевести его слова, потому что Бибиджемал при словае “апа” улыбнулась.
— Мне большей благодарности и не надо, раб Божий. Пусть Аллах и тебя, и нас бережет!
…На следующее утро Блоквилу показалось, что его глаза видят чуть лучше прежнего. Он обрадовался этому, словно вышел из плена. Однако радость его была недолгой. Хоть солнце и сияло, к полудню небо стало заволакиваться облаками, начало темнеть. На самом деле небо было ясным, солнце светило по-прежнему, и сумерки не сгущались. Просто зрение пленного опять ухудшилось.
Блоквил вышел из своего укрытия. От этого светлее ему не стало. Теперь он понял, что плохо видит.
Блоквил заметил, как улучшилось к нему отношение хозяев, и особенно Эемурата после посещения торговца, прибывшего от имени Юсуп хана. А после того, как он заболел, они и вовсе стали относиться к нему с большим вниманием. Женщины и дети смотрели на него с сочувствием и при любой возможности старались сказать ему ласковое слово, подбодрить. И Эемурат снял с лица маску вечно недовольного человека, стал мягче. Поэтому с трудом разглядев возившуюся во дворе Аннабиби, Блоквил без смущения спросил:
— Апа, где Ахмарал?
В другое время, если бы пленный был здоров, Аннабиби побоялась бы гнева мужа и не стала бы отвечать ему, а тут сразу же направилась к дому Акмарал и крикнула:
— Аю, милая, выходи! Тебя твой брат зовет!
Вместе с Акмарал на улицу вышел и Эемурат, который сегодня никуда не поехал.
Блоквил попросил у Агабека прощения за то, что надоедает ему своими просьбами. Подчеркнув, что он не стал бы так настаивать, если бы его болезнь задела какой-то другой орган, а не глаза, стал умолять его скорее привезти знахарку.
— Если Агабеку трудно везти табипа сюда, пусть он отвезет меня к ней. Я даже согласен бежать за конем. Зрение падает, если мы потянем время, потом можем опоздать.
Конечно, Эемурату гонуру вовсе не хотелось и сегодня седлать коня и ехать в Сад Годжука. От Гонура до Годжука надо проехать расстояние в два фарсаха, а потом ехать назад, после чего отвозить знахарку домой. Однако чувство сострадания взяло верх над характером Эемурата. Не говоря ни слова, он молча направился к конюшне.
Поблагодарив Акмарал, Блоквил пошел к своему сараю.
… Туркмены посоветовали мне прикладывать к глазам отвар из кишмиша, сахара, квасцов и опия.
Поздно вечером Эемурат гонур вернулся из Сада Годжука. Обратно они с табипом приехали на двух лошадях. Бибиджемал, не пожелав гонять Эемурата туда-сюда между Гонуром и Годжуком, сама приехала верхом на коне. Позади нее в седле сидел мальчик лет десяти-двенадцати. Это был внук знахарки.
Сойдя я лошади, табип приступила к своей работе не теряя времени. Первым делом она поручила жене Эемурата развести в очаге огонь и поставить на него котел с водой. Аннабиби тотчас же выполнила поручение, а Акмарал вынесла из дома небольшой котелок. Бибиджемал-табип достала разноцветные узелки.