Цифрогелион
Шрифт:
На полу, на соломенной кровати, лежали двое детей, изуродованных жуткими волдырями — оба они были мертвы. Человек пронёс женщину в дальний конец помещения, положил на кровать, а сам, пододвинув табуретку, сел рядом.
— Гелион, — снова повторила женщина, приоткрыв глаза и увидев сидевшего рядом человека. — Такое с…странное имя…
— Его дал мне отец, — спокойно ответил Гелион. — Так странно… Я никогда не видел его, но ношу имя, которым он меня назвал. Он провёл с моей матерью всего один вечер и ушёл, подарив ей меня. Или наказав её мной… Уходя, он сказал маме, что теперь она носит под сердцем его ребенка. Он попросил её назвать меня Гелионом, сказал, что этим именем когда-то был назван мир, созданный им, и никакое другое имя не подойдёт мне больше. Но я никогда так и не увидел мира с таким названием и не встретил его создателя... Мне понадобились многие годы, чтобы понять: это имя — просто насмешка бога, решившего подшутить над моей матерью когда-то…
Гелион взял со стола глиняный кувшин и показал его женщине, которая продолжала смотреть на него из-под полуопущенных от усталости век.
— Хотите воды? — спросил он, показывая ей кувшин.
Не дожидаясь ответа, он одной рукой приподнял голову женщины, а второй, поднёс кувшин к её губам. Сделав несколько небольших глотков, женщина отстранилась. Гелион осторожно положил её голову на подушку, отставил кувшин, а затем продолжил говорить:
— Я искал отца по всему свету. Я использовал силу, которой он наделил меня как дар, стремясь помогать всем и каждому, кто нуждался в помощи. Но что бы я ни делал, любое благое дело оборачивалось злом. Спасённые люди совершали страшные вещи, заставляя страдать тех, кто возможно жил бы счастливо, не спаси я их будущих обидчиков; останавливая войны, я лишь порождал новые; давая людям еду и исцеляя от недугов, я наблюдал, как они становятся раболепным стадом, следующим за своим лидером, потеряв свой человеческий облик, а лишившись лидера и его чудес, они неизменно превращались в жестоких чудовищ…
Тогда я окончательно убедился, что держу в своих руках не великий дар, а ужасное проклятье. Какими бы чистыми, добрыми и благородными ни были мои помыслы и цели, все они оборачивались злом для других людей…
Я перестал творить добро, перестал пытаться сделать людей счастливыми, перестал вмешиваться в их судьбу. Я решил отказаться от своего дара и больше никогда его не использовать… Я хотел вернуться домой, к маме, и прожить остаток жизни в тишине и покое, рядом с ней.
Но вы убили её… Её изнасиловала толпа пьяниц, а потом, вдоволь наглумившись, один из них разбил ей голову камнем. Но виноваты в её гибели все вы, а не только человек, занёсший над ней тот камень и оборвавший ей жизнь. Каждый, кто все эти годы распускал слухи, смотрел на неё с презрением, не здоровался с ней на улицах — все вы создали мир, в котором ей была уготована столь ужасная судьба…
На глазах Гелиона выступили слезы. Он быстро смахнул их и попытался остановить поток новых, смотря в потолок.
— Это я наслал на вас проклятье, — наконец сказал он. — Вы называли мою мать грязной крысой, и теперь грязные крысы несут вам мою ненависть. Они обогнут весь земной шар, убив вас всех… Вы все сгниёте заживо, именно так, как того и заслуживаете… И ваши дети, которые выросли бы лишь для того, чтобы стать такими же, как и вы, получат своё наказание, не успев повторить ваших злодеяний… Каждый человек в этом мире заслуживает самой страшной смерти, и я избавлю этот мир от всех вас…
Гелион снова вытер слёзы и посмотрел на женщину. Женщина смотрела в ответ пустым не моргающим взглядом — она была мертва…
***
Я открыл глаза. Над моей головой нависали потемневшие доски свода крыши, с щелями, промазанными гудроном ещё в те времена, когда гудрон ещё можно было производить дёшево…
— Проснулись, наконец? — услышал я голос старика. — Вы весь остаток дня прохрапели, а потом и всю ночь. Я уж думал вас будить — завтрак как раз приготовил. Есть-то хотите небось, после такой-то спячки?
— Я бы лучше чего-нибудь выпил, — признался я, садясь на диване и протирая глаза.
— Могу предложить только древесный кофе, — сообщил старик. — Не подумайте, что мне жалко спирта, но мне кажется, вы достаточно вчера приложились, а сегодня, как я понимаю, у вас много дел — так что не стоит начинать день с возлияний…
Что тут скажешь: старик прав. Я сонно почесал в затылке. Прямо передо мной стоял ящик, на нём была расстелена старая газета, а на ней стояла тарелка с варёной кормовой древесиной, фарфоровая сахарница и металлическая кружка с чёрным напитком — древесным кофе. Запоздало кивнув в ответ на отказ старика угостить меня алкоголем, я взял кружку с горячим напитком и сделал глоток.
— Уммм… Неплохо, — покачал головой я.
— Пьёте по-королевски, а? — подмигнул старик, сидевший в кресле напротив с такой же кружкой в руках. — Без сахара?
— Отец научил, — признался я. — Сначала казалось, что нет вкуса более отвратительного, чем этот, но потом привык и теперь ни на что не променяю этот божественный напиток… Ну, кроме алкоголя, разумеется.
— Ваш отец был мудрым человеком, — заметил старик. — Наверное, имел высокий чин в Северной Столице?
— Он был Губернатором, — решил быть откровенным до конца я. Передо мной сидел человек, превративший в ад жизни сотен, если не тысяч людей вокруг, к тому же он спас мне жизнь: едва ли он станет применять какую-либо информацию мне во вред.
— Ваш отец – сам Адмирал? — удивился старик.
— Нет, — покачал головой я. — Мой отец Губернатор Блад. Адмирал – его двоюродный брат.
— Губернатор Блад был великим человеком, — уверенно констатировал старик. Я рад возможности предоставить кров его сыну — это большая честь…
— Спасибо, — ответил я, делая ещё один глоток кофе.
— Я слышал, что вы отказались от притязаний на губернаторский пост? — поинтересовался старик.
— Да, — коротко ответил я.
— Но почему? — старик придвинулся ближе, его лицо излучало неподдельный интерес. — Ради чего вы отказался от высочайшей должности?
— Ради возможности стать самым бесполезным пьяницей, — усмехнулся я…
— Вы всё шутите, — махнул на меня рукой старик. — А ведь этот вопрос народ с ума сводит уже не один десяток лет. И, чего скрывать, меня тоже очень занимал. Исчезновение вашего отца стало настоящей трагедией для всех людей, во всяком случае для жителей Старого Города. Ваш отец заботился о наших интересах — он искал способ помочь нам… А его брат? Его брат всегда был сторонником радикальных мер: «Если гниёт один палец, лучше подстраховаться и отсечь всю руку…». После смерти Губернатора Блада ходили упорные слухи о том, что его двоюродный брат приложил к этому руку… Версия о том, что ваша мать виновата в его смерти была мало убедительной, если быть откровенным, а когда вы отказались от трона, тем самым отдав всю власть дяде… Всё это выглядело как…
— Я знаю, как это выглядело, — оборвал старика я. — Моя мать повесилась, когда мне было пятнадцать лет. Все говорили, что у неё не было на то причин, что она всегда была жизнерадостной женщиной, но я знал её другой. В дали от посторонних глаз она была замкнута, меланхолична, а её лучшими друзьями были её наркотические настойки. Она не любила отца, не любила меня. Даже не так: она не любила отца, а меня откровенно ненавидела… Для меня не было удивительной новостью её самоубийство — меня удивило лишь то, что перед тем как повеситься, она отравила отца, но не тронула меня… Что касается моего дяди, то я совру сказав, что после смерти родителей я не обдумывал всесторонне мысль о том, что к этому может быть причастен он. Но я всегда был уверен в том, что нет никого более преданного моему отцу, чем он. Дядя никогда не стремился быть главным — он стремился лишь быть эффективным. Он боготворил моего отца, ставил его выше всех людей и себя в том числе, считая, что именно он приведёт этот мир к светлому будущему. И если хотите знать, то перед тем как отказаться от притязаний на пост Губернатора, я получил все доказательства того, что дядя не имел никакого отношения к смерти моих родителей…