Цикл: Рохля
Шрифт:
– Тысячу лет тебя не видел. Как ты? Где нынче?… ну, ты понял, кто.
– Садись, - вместо ответа велел он.
– Там расскажу. По дороге, и дома, если согласишься погостевать.
И верно, туча над головой набрякла весьма нелюбезная. Может, даже и с градом. Я поспешно нырнул в салон, моргая и пытаясь в сумраке рассмотреть своего бывшего шефа-напарника. Куртка та же, зеленая, с заплатками, и грива. Рыжая. Глаза… глаза повеселели, блестят.
– Заедем только, заберем одного человека.
Я степенно кивнул. Дракона нанял он, значит, летим, куда хозяин скажет.
Дракон оказался молодой, резвый, но не слишком аккуратный. Внутренности мои клубком катались, пока он не приземлился подле Юридической Академии. Дождь лютовал вовсю, потоки струились по стенам, колоннам и парадной лестнице из черного гранита, одевая в перламутр и само здание, и львов по его бокам. Я порадовался краткой неподвижности, и тому еще, что мне не надо наружу. Дерек откинул дверцу, высунулся и призывно махнул рукой.
Видимо, нас уже ожидали в портике. Быстрые каблучки процокали вниз, и, прикрывая голову портфелем, в салон запрыгнула совершенно мокрая румяная юная дева. Они весело поцеловались.
– Уф! Господин Реннарт, вы ведь меня узнаете?
– Я знал бутон, - церемонно произнес я, ожидая, пока помада неторопливо удалялась носовым платком.
– Теперь я вижу прекрасный цветок. Решили учиться на юриста, мисс Пек? Очень смело с вашей стороны записаться на официальные слушания.
– Да не то, чтобы очень, - она бросила Дереку взгляд, как яркий мячик.
– У нее, - снисходительно объяснил Рохля, - теперь другая фамилия.
30.10.07
Волшебные подплечники
рассказ
Две беленые ступеньки, а за ними - гладкая белая стена. Ну не то, чтобы совсем гладкая: Соланж хмурит рыжие брови, она видит грубо замалеванные швы кирпичной кладки, и что-то тут кажется ей неправильным. Она прислоняет велосипед к стене, всходит на два шага от земли и ощупывает стену, за которой кончается город, а что там - она понятия не имеет, и взрослые думают, что этого не надо ей знать. Они и сами, наверное, не знают, им проку от этого нет.
Взрослые сказали бы, что прежде тут была дверь, а потом ее заложили за ненадобностью, а ступеньки остались с тех времен. Еще посетовали бы, что они мешают пешеходам: нет ничего проще, чем споткнуться о них в темноте или спьяну. Или вот как Соланж - колесом наехать, и хорошо, если не с разгона.
Что-то тут было, а теперь нет. Мысль кажется Соланж глубокой.
Самое начало осени, солнечные деньки теплые, как монеты в ладони, а ночные заморозки сделали красной листву девичьего винограда. Соланж еще не отвыкла от летней свободы, день в школе кажется ей изнурительной пыткой, зато велосипед - как добрый конь, уносящий на свободу. Когда придет зима, свободы станет меньше. Вечерами будет темно, и никто не отпустит ее одну на окраину. Да она и сама не поедет куда глаза глядят, если глазам ничего дальше носа не видно.
Тут хорошая окраина, чистенькая, немноголюдная, иногда кажется, что тут никто и не живет: кафе и ресторанов здесь нет, от калитки до калитки ногами вдоль глухой стены идти устанешь. Солнце льется на улицу со свесов черепичных крыш, а сама улица загибается отсюда и налево - она опоясывает город. Тут солнце, а за поворотом тень.
Соланж незаметно трогает ключ, висящий на шее на шнурке. Она, разумеется, знает про его двойное назначение: мать раз в неделю подновляет на нем заклинание-оберег. Ну и квартиру он тоже отпирает.
Кладка, похоже, сплошная. Соланж соображает, что если бы тут прежде была дверь, то по ее периметру остался бы шов-бороздка. Или толстый и гладкий слой замазки, если бы кто-то озаботился затиркой шва. Однако кирпичи, положенные со смещением, выглядели так, будто стена изначально замышлялась цельной. Ряд, потом еще ряд, и еще - нигде не прерываясь. Ну и зачем тогда эти ступеньки?
Куда они ведут?
Горячая и шершавая стена под ладонями, маленькая ящерица притаилась под красными листьями и дразнится языком: дескать, я родственник большим драконам, а ты кто?
Есть множество стен, построенных вокруг ребенка, с тем, чтобы ребенок из них не выходил. Кажется, что когда ты вырастешь, сможешь глядеть поверх, перешагнуть их, или, может быть, опрокинуть. Но когда Соланж стоит тут, положив ладони на шершавую от побелки стену, она думает, что стена эта обозначает пространство, за которое нельзя выходить никому.
Соланж никому не хочет ничего плохого, поэтому «нельзя» ее злит. Белые стены замечательная штука, чтобы изрисовать их, пока никто не видит. Сейчас у нее нет с собой цветных мелков, но вот ужо погодите, завтра она вернется и…
Маленькая рыжая девочка толкает от себя белую стену, и кусок стены отходит назад, словно только этого и ждал. Не падает, не рушится, не окаймляется огненным очерком. Просто открывается дверь в стене, а за нею полумрак и прохлада. И еще запах кофе и книг.
Соланж касается рукой ключа, подвешенного на шее: это непременный ритуал, прежде чем ввязаться в приключение. Нет никакого сомнения в том, каким будет ее следующий шаг. Дверь отворилась для нее. Это ее собственный волшебный подарок. Это так надо, чтобы она, Соланж, встала против этой двери и захотела войти. Кто-то другой может в другой волшебный момент найти себе другую волшебную дверь.
В первый момент Соланж кажется, будто она очутилась в аквариуме. Большая комната, впрочем, непонятно, насколько большая, потому что она вдоль и поперек перегорожена стеллажами. На аквариум она похожа потому, что свет льется в зашторенные окна сквозь легкие зеленые занавеси. Окна выходят… минуточку… на ту самую улицу, с которой только что зашла Соланж. Но там не было никаких окон! Впрочем, через пять секунд это соображение перестает волновать. Двери ведь там тоже не было, а с этой стороны вот она: деревянная, полированная, со стеклом в полсебя и тоже с занавесочкой. И колокольчик, Соланж осознает, что он прозвонил, когда она переступила порог, то есть надо ждать теперь, что кто-то появится, и придется объяснять, кто ты и зачем тут.