Цикл: Рохля
Шрифт:
– Нет, Соланж, ты не уходи. Я нуждаюсь в твоей помощи.
Слышать такое от взрослого, и еще видеть устремленные на тебя взгляды мамы и папы - особенно папы!
– такие напряженные и ожидающие… Ничего себе!
– Речь идет о сыне Гракха Шиповника. Ну, вы понимаете, у него есть основания считать своего ребенка очень значимым, и он способен многих заставить считаться со своими основаниями независимо от того, есть ли для этого реальные причины, или нет. В конце концов, ребенок родился в предсказанное время.
– Гракх Шиповник считает своего сына сердцем магии, заложенной в наше мироустройство, - ровным голосом сказала мама.
– Я в курсе. А от нас что понадобилось Главе Величайшего Дома?
– Проявления, - ответил Альбин и откинулся на спинку дивана.
– Гракх сам очень сильная фигура, и ожидается, что сын его превзойдет. Сам Гракх этого ожидает. Мальчик чуть старше вашей Соланж, получает лучшее образование, доступное наследнику Великого Дома, но вы же знаете, что такое эльфийское образование?
Они знали.
– Никакого пространства для проявления личности.
– Вот именно. Гракх ломает стереотипы там, где они мешают ему идти вверх и вперед. Он понимает, что сила возрастает, если питать ее из разнообразных источников. Он хотел бы разнообразить общество, в котором растет его Септим. Вам он может доверять.
Мама Марджори невежливо хохотнула:
– Еще бы! Сколько раз он нас проверил?
– Гракху не откажешь в уме и в характере, - сказал папа Дерек.
– То есть, мыслит-то он правильно. Если на мальчика возлагаются такие надежды… партии поддержки надо что-то показывать. И доказывать, что это не пустые слова. А сам он себя, насколько я понял?…
– Мальчик как мальчик. Застенчивый. Я подумал, может, если Соланж за него возьмется…
– А почему ты в этом деле, Альбин?
– спросила Марджори.
– Ты ведь даже не Шиповник, а время, когда они считали тебя своим игроком, потому что иначе тебе некуда податься, прошло. Почему Гракх тебя… эээ… попросил? Или тебе опять от него что-то нужно?
– Меня не Гракх, собственно… - Альбин щелкнул суставами, разминая пальцы.
– Меня Люциус попросил.
– А почему Люциус сам не хочет заняться младшим родственником?
– Он старше на десять лет. Малец на него снизу вверх смотреть будет, а Гракх хочет, чтобы наоборот.
– Ясно. И поэтому, значит, Соланж…
– Не поэтому. Мы с Люциусом решили, что она девушка бойкая и справится. Гракх хочет, чтобы его сын явил себя и всех по местам расставил. Ну, мы думаем, что Соланж сможет объяснить ему, как что устроено, ну и не даст его поколотить, если Септим вдруг вызовет у кого-то такое желание. Беда в том, что он старается не вызывать. А, Соланж? Возьмешься?
Соланж слушала все это, прислонившись к косяку, со смешанным чувством «вот надо мне?» и «ну надо же!»
– Ладно, чего там, - сказала она великодушно.
– Ведите. Назначу юнгой.
Прийти в библиотеку вдвоем, не составило никакой разницы. Соланж думала, что может быть какая-нибудь засада, ну, например, дверь не откроется, но опасения отказались напрасны. Эльфеныш, порученный ее заботам, вполне понимал команды голосом, держался поблизости, но позади, и был так послушен, что вскоре это начало ее раздражать. Они поздоровались с Хлое и юркнули на свою «зачарованную поляну», где уселись на пол, прямо на ковер, подобрав под себя ноги.
– Про тебя говорят, будто бы ты волшебный ребенок!
– с места начала Соланж.
– Каково это?
– Не знаю.
Темноволосый худенький мальчик, губки бантиком. В глаза не смотрит. В компании с таким не ввяжешься в драку с гномышами, кидаясь грязью через забор, а потом утекая от возмездия дворами и задами лавок. Его, наверное, до сих пор возили только в лимузине, с двумя бодигардами. В костюмчике с галстучком. И да, в жилетке!
– Ты умеешь что-нибудь интересное? Ну хоть в чем-то ты крут? Или от тебя ждут, что когда припрет, ты всех спасешь, явивши чудо?
– Не знаю, - повторил Септим, и в голосе у него прозвучала досада.
– У меня самый крутой отец, под его рукой Великий Дом стал Величайшим. Когда он говорит в Палате Лордов, главы иных Домов бурлят, но делают, что он сказал. Я не просто намного меньше него, я никто, и всегда буду, если с ним сравнивать. Он уже умеет все то, чему я учусь или должен научиться. Я не знаю, чего он от меня ждет, и не знаю, как я могу поразить его… или кого-то.
– А сам ты чего хочешь? Тоже не знаешь? Или только боишься, что станут ругать, если не оправдаешь великих надежд?
– Я знаю, что не хочу быть плохим, - сказал Септим.
– Но я не совсем понимаю, что значит быть хорошим. Это не делать чего-то, или это все-таки делать что-то?
Он посмотрел по сторонам.
– Тут не должно быть этих окон.
– Угу, - кивнула Соланж.
Она как раз достала из ранца бутерброды. Септим пальцем отодвинул край занавески, сам держась в проеме, как будто в окно могли полететь камни или стрелы.
– И пляжа там нет. И океана. Там только улица и стены пакгаузов.
– Угу, - согласилась Соланж с набитым ртом.
– Ты в это играешь?
Она воззрилась на него изумленно.
– Ты думаешь, будто это я?!
– Ну, мне ты кажешься существом вполне волшебным.
Соланж мысленно оглядела себя. Юбка в клетку, чулки в гармошку, полосатые гетры. Ботинки на толстой подошве. Зеленый свитер и оранжевый шарф. Буйные рыжие кудри, за которые так славно врагам хвататься в драке. Не ребенок, а взрыв на анилиновой фабрике. Мама это очень поощряла.
– Это не я, - сказала она.
– Это место такое. Ты про что книжки любишь?