Циклическая ошибка
Шрифт:
– Прости...
– Анечка, прости нас, прости... Анечка, только не надо так больше, так нельзя, Анечка, совсем никогда нельзя!
– Я поняла, - совершенно честно ответила Аня. Она еще как поняла. Кто один раз видел эту холодную черноту, тому второй раз ничего объяснять не требовалось. Мертвый космос вроде как отступил, но ее до сих пор пробирал мороз. Губы слушались плохо.
– Не плачь. Я дура. Но я поняла.
– Я этого козла за ... повешу!
– выдохнула Леся.
Аня даже удивилась. Изумительная она была дура. В общем-то, нужно было не Андрея за что угодно вешать, а ее выпороть. Это она догадалась сравнить одного-единственного человека со всем миром, да еще получить такой интересный результат сравнения, при котором мироздание вдруг обнулялось.
– Не надо никого вешать за мою придурь. Все.
– Может, ты простила, а я нет!
Аня тоже никого не простила. Она просто сопоставила величины, и поняла, что некоторые из них несопоставимы. И заодно обнулила кое-какие переменные.
– Плевать. Все хорошо, Лесенька. Когда меня отпустят домой?
– Если ты будешь вести себя хорошо, я поговорю с главврачом. Ты же будешь хорошо себя вести, да?
Нет, Аня видела, что будет в конце. Она больше вовсе не собиралась вести себя хорошо, спасать детей, котят и пингвинов. Но выкарабкаться отсюда в кратчайшие сроки она еще как собиралась.
Ее даже несколько удивляло, как в мутной после наркоза голове мысли складываются в такую четкую, почти кристаллическую структуру. Она никогда в жизни не осознавала себя и свое место в мире с такой беспощадной, ледяной ясностью, как в эти минуты.
– Буду.
Сказать, что Гриша с ней не разговаривал, было бы излишне сильно. Тем не менее, Аня воспринимала его поведение именно так. Нет, он заботился о ней как о больном ребенке, готовил каши, проветривал комнату, взбивал подушки и поил теплым молоком, которое самолично заказывал через инфонет, но на вопросы отвечал предельно безэмоционально и кратко, как роботу и положено, а первым не заговаривал вовсе.
– Я могу извиниться еще сто раз, только, пожалуйста, прекрати изображать пылесос, - не выдержала Аня, услышав очередную "ошибочную модальность" в ответ на предложение поесть с ней за компанию.
– Директива непонятна, - не стал блистать оригинальностью Гриша.
Аня уже давно подозревала, что так звучит "пошла на ..." в его исполнении.
– Все тебе понятно. Я знаю, что там ничего нет и клясться нечем, но я могу дать слово, что больше никогда не стану тебе врать. Ни из каких соображений. Это что-то поправит?
Визоры, наконец, остановились на Анином лице, хотя проку от этого было не много. Как она наглядно убедилась совсем недавно, бессмертной души и у людей не существовало, так что та едва ли нашлась бы у Гриши. И красивое определение "зеркало души" тут никак не подходило. А эмоции, если андроид их и испытывал, синее стекло не отражало.
– Ничего не сломалось. Мои системные файлы в полном порядке, насколько я могу судить, - Гриша был как всегда серьезен и обстоятелен.
– Обратиться к отчету последней диагностики?
– Андрей мне, знаешь, тоже не морду разбил, а сердце. Причем фигурально.
– Тебе будет тяжело разбить мне лицо. А сердца у меня конструкцией не предусмотрено.
– Да видела я твои ТТХ! Но ты меня простишь?
Гриша секунду помолчал, потом заметил:
– Странная постановка вопроса.
– Да или нет?
– Категории обиды или прощения в данном случае не применимы.
Аня едва не взвыла:
– Гриш, ты уж или прости, или откажись прощать, сделай милость! Хоть ты мне не ври. Тошно.
Гриша, не говоря ни слова, вышел в кухню, вернулся с тарелкой, устроился на краю матраца - тот жалобно скрипнул и прогнулся почти до пола - и принялся за кашу. Аня даже решила оставить при себе все, что думала о манке, кошмаре ее детства, и, успокоенная, тоже приступила к трапезе. В конце концов, употребление такой гадости без жесткой медицинской необходимости или пистолета у виска, чисто из благородной цели составить компанию страдающему товарищу, само по себе было неплохим доказательством дружбы.
– Прежде чем навсегда закроем эту тему. Он еще приходил?
– поинтересовалась Аня, когда с экзекуцией было почти покончено и большая часть тарелки опустела.
Гриша, конечно, был мальчик умный. Никаких комментарий к "он" не потребовалось.
– Да, в больницу, в тот же день. Их встреча с Лесей закончилась бы дракой. Я попросил его не заходить в палату. Он передал письмо. Хочешь его прочитать?
Аня фыркнула:
– Не то чтобы хочу. Но прочитаю. Если там чек, надо будет отослать его обратно.
Следовало отдать Андрею должное, чека в письме не было. Это и письмом было сложно назвать, скорее вполне лаконичная записка, причем отпечатанная, а не написанная от руки, чернилами была сделана только подпись. Он коротко сообщал, что с объектом "Машенька" все в порядке и в настоящий момент она находится на одном из островов, принадлежащих Deg-Ra Corp., где созданы оптимальные условия для ее, к сожалению, недолгой из-за ускоренного метаболизма жизни. Но, во всяком случае, над ней никто больше не сможет проводить опыты, и она доживет свой век в довольстве и покое. К записке прилагалась фотография - не цифровая, а самая обычная, распечатанная, с которой объект "Машенька" в смешном розовом купальнике смотрела на Аню. Серьезное выражение ее лица никак не вязалось с окружающей обстановкой. Видимо, этого "ребенка" просто не сочли нужным научить улыбаться: вещи не существуют вне своего предназначения - старая истина. У Машеньки за спиной высился внушительный песочный замок, и синело море. А, может, и океан, такая пронзительно-яркая была вода.
Пожалуй, отсутствие постскриптума с извинениями подействовало на Аню успокаивающе. Приятнее было считать, что ее покорил умный карьерист, а не идиот. В некоторых ситуациях извинения были равносильны новому оскорблению: вроде как сперва отвесить затрещину, а потом еще и буркнуть, мол, прости, обознался.
Поэтому Аня не стала устраивать ритуальных сожжений в раковине, а спокойно скомкала послание и швырнула его в угол, к другому хламу, которому предстояло отправиться в недра мусоропровода.