Цирк Обскурум
Шрифт:
Он протягивает руку и берет меня за подбородок, прежде чем погладить по подбородку.
— Знаешь, — бормочет он, — когда я наконец добрался до цирка, мне потребовалось много времени, чтобы перестать оглядываться через плечо в поисках опасности.
— Это не то, — возражаю я. — Карты…
— Они не высечены на камне, — перебивает он. — Хильда говорит мне, что это всего лишь вероятность.
— Это другое дело, — хриплю я. — Даже Хильда испугалась.
Он наклоняет голову.
— Я понимаю, и этот страх перед неизвестным не
Он также обронил небольшой намек на свое прошлое, так что я не могу не поддаться его прикосновению.
— Расскажи о своём прошлом?
Ветви шелестят над нами, когда Свобода прогуливается по ним, ее мягкое посапывание эхом разносится в воздухе вокруг нас. Он улыбается в ее сторону, довольный тем, что ей весело.
— Мои приемные родители, — признается он. — Моя ситуация была не совсем похожа на приют для детей, которых мы спасли, но она была близка к этому. Гнев просачивается сквозь меня, но прежде чем я успеваю открыть рот, чтобы разглагольствовать, он прижимает палец к моим губам. — Тсс, habibti. Я в безопасности уже больше десяти лет. Это всего лишь моя история.
— Извини, — смущенно говорю я.
— Не стоит, — бормочет он. — Мне нравится твоя защищающая натура. И все же я хотел бы, чтобы ты знала, откуда я родом. — Он прислоняется спиной к ветке и тянет меня за собой, так что мы лежим рядом на ней. — Я родился на Ближнем Востоке, но попал в здешнюю систему приемных родителей, когда мне было семь. Мои родители умерли от какой-то болезни, которую я не помню, и были хорошие, богатые пары, которые искали благотворительные проекты. Я стал одним из них.
Я прижимаюсь к нему теснее для утешения, мои пальцы поглаживают его обнаженную грудь. Что-то подсказывает мне, что это не очень приятная история, и я готова к этому.
— Пара, взявшая меня на воспитание, действительно была богата. Я был так взволнован, думая, что эти состоятельные люди хотят меня, что они могут полюбить меня, но с того момента, как я приехал в их особняк на Восточном побережье, я понял, что это совсем не так. Они не хотели детей, — бормочет он, устремив взгляд к звездам. — Им нужны были работники.
— Как ужасно, — прохрипела я, представляя крошечного Спейда, отчаянно желающего быть любимым, но вместо этого наткнувшегося на жестокость.
— Так оно и было, но, по крайней мере, мы были немного сыты. Мы, конечно, ели не то, что они.
— Сколько вас там было? — Спрашиваю я, уловив, что он употребил — мы.
— Пять, — отвечает он. — Две девочки и три мальчика. В основном они заставляли меня работать в саду, но иногда, во время вечеринок, меня заставляли расхаживать с подносом с напитками и обслуживать их богатых друзей. Ни один из них не задавал вопросов группе детей, работающих вокруг них. У меня сохранились воспоминания о том, как в пять лет я предлагал маленькие кусочки сыра взрослым пьяным мужчинам, но, по крайней мере, я не был на улице. По крайней мере,
— Так что случилось? — Спрашиваю я. — Как ты нашел дорогу сюда?
Он делает глубокий, хриплый вдох.
— Они кормили меня, но не много, недостаточно, чтобы убежать далеко. Это была стратегия. Если бы мы не ели слишком много, у нас не хватило бы сил убежать. Очевидно, они усвоили свой урок до того, как я туда приехал. У них была история использования этой тактики, и государство продолжало разрешать им воспитывать детей, но мой побег… Это просто… Свобода.
— Свобода? — Спрашиваю я, хмуро глядя на тигрицу на верхушке дерева.
— Да. Она тоже была их пленницей, приехала через несколько лет после меня. Они держали ее в клетке в саду за домом. Она была источником развлечения, как и я. Ее кормили недостаточно, но не настолько, чтобы она не внушала ужас. Я увидел в ней часть себя, животное в клетке, отданное на милость другим. Должно быть, она увидела то же самое во мне. Когда я начинал разговаривать с ней, пока возился с ее клеткой, она сидела и слушала. В какой-то момент я стал настолько глуп, что погладил ее. Представь мое удивление, когда она позволила мне. — Его мягкий смех говорит мне, что это было частичкой счастья из его прошлого, что Свобода стала этим.
— Там была вечеринка, еще одно экстравагантное мероприятие, чтобы что-то отпраздновать. Я не могу сказать тебе, что это было, но дом был полон, и мы были одеты в нашу рабочую одежду и получили подносы. Какой-то пьяный мудак врезался в меня, когда я проходил мимо, и расплескал все мои напитки. Тишина в бальном зале была оглушительной, когда все повернулись, чтобы посмотреть на меня. Меня и раньше били, но никогда так сильно, как тот мужчина, который налетел на меня. В наступившей тишине он повернулся и ударил меня тыльной стороной ладони.
Он прислоняется к ветке, устраивая меня поудобнее.
— Я помню вкус крови во рту, когда растянулся на полу. Я помню, как смотрел на него снизу вверх, и по моим губам стекала кровь. Я также помню, как мои приемные родители, пьяные и беззаботные, наблюдали, как один из их гостей двинулся, чтобы ударить меня снова. Когда он ботинком ударил меня по ребрам, я закричал и отполз в сторону. Он был пьян и действительно неуклюж. Полагаю, это единственная причина, по которой я избежал избиения до полусмерти.
— Они все изверги, — комментирую я.
— Так и есть, но ничего страшного. В мире всегда есть плохие люди. То, что они сделали со мной, было далеко не так плохо, как то, что они делали с девочками, которых они воспитывали. В то время я был слишком мал для их игр. Они предпочитали, чтобы их мальчики были постарше.
Я ахаю и пытаюсь сесть, но он прижимает меня к себе, его объятия крепкие и успокаивающие.
— Не беспокойся за меня, habibti. Я сбежал, и я вытащил остальных тоже.