Цирк Обскурум

Найт К. А.

— Как? — Спрашиваю я.

Я скорее чувствую его улыбку, чем вижу ее.

— Когда тот мужчина снова попытался преследовать меня, я выбежал из дома и оказался в саду за домом. Свобода сидела в своей клетке, ее умные глаза наблюдали за мной. Ее раздражала кровь на моих губах и то, как я держался за ребра. Я подошел к ее клетке и коснулся пальцами ее лба, и она позволила мне, прижавшись к моей ладони, прося о помощи, точно так же, как я просил ее. — Он смеется. — Я был худым, слабым маленьким мальчиком, но Свобода? Она такая же королева, как и ты. Она всегда была такой, и она не заслуживала своей клетки, так же

как я не заслуживал своей. Это был глупый инстинкт — дернуть за булавку в замке и открыть его. Она могла убить меня, но не сделала этого. Вместо этого она медленно вышла и посмотрела на меня, как бы говоря: «Ну, давай, тощий мальчик. Давай сбежим вместе». Она отказывалась двигаться, пока я не забрался ей на спину и не уткнулся лицом в ее мех.

— Так ты выбрался? — Бормочу я.

— Мы срезали путь к отступлению, — поправляет Спейд. — Мы ушли через бальный зал, убивая всех на нашем пути. Некоторые из них смеялись, когда умирали, настолько пьяные, что не понимали, что происходит. Некоторые из них кричали и пытались убежать, но моих приемных родителей не было в толпе тех, кто погиб. Они почуяли беду и немедленно заперлись в своей безопасной комнате, так что, хотя мы и сбежали, я долгое время думал, что они придут за мной.

— Ты назвал ее Свободой, — замечаю я, — не так ли?

Он кивает. — Да. Я пытался освободить ее, когда мы были в безопасности, но она отказалась идти. С тех пор она со мной. Она знала мальчика по имени Роман, а теперь она знает мужчину по имени Спейд. Я и то, и другое.

Я приподнимаюсь и смотрю на него сверху вниз, протягивая руку, чтобы обхватить его подбородок.

— Вы освободили друг друга. Ты был нужен ей так же, как она была нужна тебе.

Его глаза сверкают.

— Да, и никого из нас больше никогда не посадят в клетку, так же как и тебя. — Он гладит меня по подбородку. — Моя королева. Моя Эмбер.

Я наклоняюсь и целую его, видя его таким, какой он есть. Спейд самый нежный из моих мужчин, самый чувствительный. Я предполагала, что это происходит от того, что он так близко общается с животными и видит их безусловную любовь, но это нечто большее. Требуется огромная сила, чтобы терпеть такую несправедливость, подвергаться жестокому обращению и отказываться когда-либо относиться к кому-либо так же. Нужны силы, чтобы оставаться таким нежным, как у него, особенно при всей той скверне, которую он видит каждый раз, когда цирк зовёт его. Это заставляет меня хотеть защитить его, несмотря на то, что я знаю, что он в этом не нуждается. Он сам по себе сила. То, что он милый, не означает, что он не способен на ужасные поступки, чтобы спасти тех, кто ему дорог.

Губы у Спейда пухлые — черта, которая должна быть женственной на его лице, особенно с длинными ресницами, но это только добавляет ему мужественности. Когда я прижимаюсь к нему, от него пахнет ванилью и ладаном, как будто он недавно был в палатке Хильды. Я знаю, что им нравится медитировать вместе. Возможно, он был там в какой-то момент сегодня.

Когда он целует меня, я чувствую себя как дома, так же, как и когда я целую других. Он нежен и медлителен, дарит всепоглощающий поцелуй, который начинается на моих губах и заканчивается в моей душе. Когда его руки скользят по моей спине, я стону ему в рот, внезапно отчаянно желая большего, желая ощутить вкус свободы, которую он излучает.

Я все еще не уверена, что все это сон, эти мужчины, которым я так легко отдала свое сердце, но я знаю, что то, что я чувствую, так же реально, как дерево под нами. То, что мы чувствуем друг к другу, так же старо, как этот деревянный великан, как будто нам всегда было суждено найти друг друга.

— Ты нужен мне, — шепчу я ему в губы. — Пожалуйста.

— Тебе не нужно умолять меня, habibti, — мурлычет он. — У тебя всегда есть я.

Я благодарю звезды, что этим вечером на мне ночная рубашка, а не брюки. Я протягиваю руку между нами и глажу его твердую длину через льняные брюки, постанывая от твердости там. Он так готов ко мне и так же отчаянно нуждается во мне, как и я в нем. Я оттягиваю пояс его штанов вниз, освобождая его длину, но нет места или простого способа полностью снять его штаны, поэтому я оставляю их там, где они есть, обнажая только его член.

Я задираю ночную рубашку вокруг бедер и поднимаюсь, чтобы оседлать его. Обхватываю его пальцами, поглаживаю и срываю стон с его губ. Его большие руки обхватывают мою талию и приподнимают мою ночную рубашку, чтобы я могла потереть кончиком его члена влагу у себя между бедер. Я истекаю для него, отчаянно хочу овладеть им, поэтому быстро направляю его к своему отверстию и начинаю опускаться по всей длине. Мы оба стонем, когда я раскачиваю бедрами и двигаюсь вниз, пока полностью не усаживаюсь. Мои ноги болтаются в воздухе, мы оба устроились на массивной ветке древнего дерева, где-то над нами тигр роется в листьях. Кажется, никого из нас не волнует странность происходящего. Здесь нет ничего странного. Мы — это просто мы.

Я не могу использовать свои ноги в качестве опоры, поэтому в итоге я двигаю бедрами взад-вперед, испытывая удовольствие, когда клитором трусь о его таз.

— Да, — мурлычет он, его руки сжимают мои бедра и помогают двигаться. — Оседлай меня, habibti.

Я прижимаюсь к нему, вызывая медленное нарастание удовольствия. Никакой спешки, никакой торопливой, отчаянной грубости. Это нежно, страстно, легко и красиво, как и Спейд. Мой укротитель тигров. Мой добрый убийца. Поскольку он так нежен со мной, я такая же с ним.

Наши кульминации нарастают одновременно, как будто мы сами постановили это таким образом. Мы прижимаемся друг к другу, нежная волна заставляет нас обоих вспотеть в течение нескольких минут. Мы стонем вместе, наши пальцы ласкают тела друг друга, и он целуют мою шею, прежде чем нежно стягивает мою ночную рубашку через плечо, чтобы прикусить меня. Он такой мягкий, что в уголках моих глаз выступают слезы.

Я никогда не чувствовала себя такой желанной, как со Спейдом.

— Кончай за мной, habibti, — мурлычет он мне в ухо. — Возьми меня с собой.

— Да, — кричу я, зная, что никогда не смогла бы оставить Спейда, независимо от ситуации. Я бы взяла его с собой. Я бы взяла их всех с собой. Даже в смерти…

Мы разбиваемся вдребезги вместе, наши крики такие же тихие и нежные, как и наши занятия любовью. Он шепчет мне на ухо слова на своем родном языке, которых я не понимаю, но они все равно кажутся мне приятными. Когда его руки обхватывают меня и удерживают, я делаю то же самое с ним, держась так крепко, что побоялась бы причинить ему боль, если бы он не был таким большим и мускулистым.