Цирк приехал!
Шрифт:
— И сейчас верю, и буду верить! — озлобился вдруг Борька и добавил: — Во веки веков. Вот!
— Видали какой? — обрадовался Аркадий Викентьевич. — Ай да пионер!
Все зашумели.
— Можно спросить Ваткина? — обратилась к вожатому Нина.
— Спрашивай!
— Неужели ты веришь, что по небу бог со святыми летает?
— Конечно, летает. А как же! И рай там есть.
— Так почему ни с одного цеппелина, ни с одного аэроплана их не видно? — не выдержал Влас.
— А они ещё выше, совсем на небесах, — не моргнув
— А чем же они дышат там, на твоих небесах, дурак ты дурак, если там воздуха нет?
— Во-первых, ты не ругайся, а во-вторых, святым дышать совсем не обязательно, на то они и святые. А потом, может, там и воздух есть. Откуда ты знаешь, что там нет воздуха? Ты что, там был, что ли?
Влассплюнул.
— А на землю святые спускаются? — улыбнулся Коля.
— Заходят, конечно, — ответил Борька.
— Ты что же, их видел?
— Сам не видел, люди видели.
— А почему же до сих пор их никто не снял? — вмешался Валька Кадулин.
— А как ты их с небес снимешь? — возмутился Борька. — Так они тебе и дадутся!
— Почему, если святых видели, их до сих пор никто не сфотографировал? Почему ни одной карточки нет? — пристал Валька.
— А ты откуда знаешь, что нет? Может, у кого и есть! А потом, душу-то ведь не снимешь. Её и не видать вовсе!
— Вот видишь, Ваткин, совсем ты запутался, — сказал вожатый. — И ни одного святого ты сам не видел.
Борька надулся, засопел:
— Нет, видел! Сквозь прорезь! — Голос у него задрожал, в горле защекотало, но он выкрикнул: — Мощи нетленные Симеона Столпника! Вот!
И Борька горько заплакал.
Слово взял Аркадий Викентьевич. Он откашлялся и, протянув руку в сторону Борьки, сказал:
— Слезы, между прочим, есть соленая водичка. А соль нынче дешевая! И учти, что существует такая поговорка: «Москва слезам не верит!» У нас, правда, не Москва, а Пореченск, но и сибиряков слезой не прошибешь, не разжалобишь! Особенно пионеров!
— А Борька никого и не жалобит! — крикнул Влас.
— Ещё один выкрик, Шкапа, ещё одна выходка, и ты будешь удален отсюда! — пригрозил Аркадий Викентьевич. — Удален, как зуб!
Ребята зашумели. Вожатый сказал:
— Успокойтесь, ребята, мы во всем разберемся!
— Расцениваю такое поведение пионера Шкапа как желание сорвать ваш сбор, — продолжал возмущаться Аркадий Викентьевич. — Сорвать по-ли-ти-чес-кое мероприятие! Всех шумящих и мешающих следует расценивать как сообщников виновного! Куда вы, товарищ Плодухин, смотрите?
Ребята снова зашумели. Вожатый поморщился и зазвонил в колокольчик:
— Тихо!
— Пусть Ваткин ответит на вопрос, — сказал Аркадий Викентьевич. — Только на один вопрос. Ответит прямо, при всех!
Ребята насторожились.
— Ответь, Ваткин, — продолжал учитель, — ответь, что тебе дороже: крестик или галстук?
Стало очень тихо. Слышно было только, как скрипнул стул, с которого поднялся Борька, как застучали по полу тяжелые его башмаки. Борька медленно подошел к столу, молча снял с шеи галстук и положил его на стол.
— Что ты делаешь? — ахнула Нина.
— С ума сошел, Борька! — крикнул Влас.
— Подожди, Ваткин! — попытался остановить его Коля.
Но было поздно. Борька рванулся с места и опрометью бросился из дверей.
Борька бежал быстро. Миновав площадь, он перемахнул через забор и оказался в городском саду.
Борька заплакал и сел на скамью. Он просидел долго. Солнце спряталось за косматыми тучами. Подул ветер. На этой скамье и нашли его Влас, Нина и Александр Иванович.
— Ну что, все цирк ждешь? — ласково спросил Александр Иванович, присаживаясь рядом с Борькой.
Борька кивнул, глотая слезы. Помолчали.
— Ты понимаешь, Борис, что ты был неправ? — начал Александр Иванович.
— А что, Аркадий Викентьевич прав?
— Тоже неправ. Коля с ним из-за тебя, скажу по секрету, насмерть разругался. Но ты не имел права так поступать. Поэтому сам на себя пеняй!
— И на бога своего идиотского! — добавил Влас. Борька промолчал. Александр Иванович привстал со скамьи и оперся на палочку.
— Уверен я, настанет день, когда Борис сам от бога откажется. Поймёт. Меня сейчас другое волнует, ребята. Досадно, что забыл он торжественное обещание, забыл, что такое галстук пионерский.
— И ничего я не забыл! Красный галстук — это часть революционного красного знамени! — отчеканил Борька.
— А если помнишь, так ещё хуже! Как же ты мог галстук на стол швырнуть?
Борька насупился.
— Значит, часть знамени, говоришь?
— Часть знамени…
Учитель задумался. Потом спросил: — Твой отец воевал?
— Воевал.
— А где воевал, знаешь?
— С антоновцами.
— В средней полосе России, значит. Ну, это не столь важно, где… Когда мы воевать начинали, никаких орденов и в помине ещё не было. Даже герба своего не имела наша молодая республика. Высшей наградой в нашей стране считалось знамя. Сам ВЦИК знаменем награждал. Сам Ленин… Когда присягу принимали, на колено вставали, целовали знамя в край. Святее его ничего на свете не было и нет… Так вот, как ты думаешь: отец твой допустил бы, чтобы знамя на землю швырнули?
— Ни за что! — с жаром ответил Борька.
— И я так думаю. А за галстук осудил бы тебя? Борька понурил голову.
— Можно тебя одну вещь спросить? — обратилась к Борьке молчавшая до сих пор Нина. — Правду скажешь?
— Скажу!
— Тогда объясни вот что. Человек ты вроде неплохой. Заводилой можешь быть. Товарищ настоящий. И футболист. И акробат. И насчет скелета придумал очень здорово. Человек как человек. Даже хороший, можно сказать. Но почему в бога веруешь?
— А разве в бога только плохие люди веруют?