Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Мне нужен конь, — сказал без предисловий де Труа.
— У меня всех забрали на прошлой неделе.
— Я заплачу!
— Нет у меня лошадей.
— А следы у ворот? Если бы ваших коней увели неделю назад, дождь их бы смыл.
Хозяин угрюмо поглядел на работников. Они стали выбираться из месива.
Не говоря ни слова, де Труа швырнул волосяную веревку, и через мгновение хозяин, хрипя, валялся у ног каурой кобылы. Держа веревку левой рукой, де Труа достал правой саблю и показал ее работягам.
И все устроилось. Вскоре он мчался дальше на крепком жеребце. Коренастый работяга копытил землю.
В середине дня де Труа увидел спину того, за кем гнался. Это случилось на берегу Иордана. В этом месте отроги гор подходили к реке. От воды начинались каменные осыпи, дальше подъем становился круче. Тут росла ежевика.
Де Труа скакал в дырявой тени смоковниц, не подгоняя коня. Он хотел издали видеть врага и подготовиться к встрече. Заросли кончились. Де Труа натянул поводья. Конь был без всадника. И поблизости — ни души. Берега Иордана здесь заросли тростниками. Конь был брошен на небольшом участке песчаного пляжа. Где брат Гийом? Он превратился в рыбу?
Ах, вот где. На том берегу выбралась из воды фигурка. Де Труа похвалил себя за то, что остался в глубокой тени.
Брат Гийом пошел вверх по насыпи.
Де Труа спрыгнул с коня и обмотал поводья вокруг подвернувшегося сука. Теперь конь ему не понадобится. Он достал из-за пазухи кисет с монетами, вспомнил о яффском «кладе» и зашвырнул, усмехнувшись, кисет в кусты. А кинжал пригодится. Де Труа вынул из седельной сумки кусок вяленого мяса, позаимствованного на ферме, и сунул в рот.
Стал осторожно жевать. Погоня может продлиться, стоило подкрепить себя.
Брат Гийом, преодолевая осыпь, приблизился к полосе ежевики. Сейчас он оглянется напоследок, и — можно спускаться к реке.
Карабкаясь вверх по склону, прячась за выступами скал, замирая, когда какой-нибудь камень срывался из-под ноги, де Труа пытался угадать, знает или нет монах, что за ним кто-то гонится. Может быть, его ждут наверху? Очень уж безоглядно идет по распадкам.
Когда де Труа переплыл реку, он впервые подумал, что не знает, зачем гонится за этим человеком. Сражение под Хиттином, Саладин, де Ридфор, противостояние Запада и Востока… Все это стало несущественным, будто воды Иордана обновили его зрение и реальные размеры всего ему стали внятны.
Так зачем же он гонится за братом Гийомом? И что знает о нем? Например, что брат Гийом хотел его убить. А по естественным людским законам такой человек сам заслуживает смерти. Значит, направляясь к его повозке в обозе у Хиттинской долины, он хотел монаха? Да. Но не это было главным. Бегство брата Гийома было кстати. Что делал бы де Труа с его трупом и после того, как упрятал бы его в могилу? Сама жизнь шевалье пересохла бы, как мелководная река в июле. И вот он медлит вместо того, чтобы быстро догнать старика в горах. Словно боится его догнать или растягивает удовольствие погони. Или надеется, что тот его куда-нибудь приведет. Куда?..
Через несколько часов хода вверх одежда высохла, стало жарко. Монах двигался равномерно. Де Труа, вдвое моложе его, ощутил, что погоня его уже не так радует, как вначале. Расстояние до мелькавшей белой рубахи монаха не уменьшалось.
…Брат Гийом остановился на перевале, его фигурка вырисовалась на фоне замысловатого облака. Он оглянулся. Де Труа рассматривал его сквозь ветви елочки, выросшей как бы из виска округлого камня. Монах тяжко дышал, с виду был изможден и растерян. Да, его вид не понравился шевалье де Труа.
Глава xxiv. цитадель
Ночь де Труа провел в узкой расщелине, утеплив ее мхом, содранным с ближних камней. Монах впереди разжег костер, видимо, не опасаясь погони.
Но утром брат Гийом стал вдруг путать следы. Он то сворачивал на юг, то, постояв минуту-другую, устремлялся к западу. Время от времени он взбирался на деревья и подолгу оглядывал местность. Иногда, слезая, менял свой курс на обратный, но через пару сотен шагов лез на какое-либо высокое дерево. Однажды прошел шагах в пятнадцати от де Труа, замершего за поваленным кедром.
Де Труа удвоил осторожность.
Монах выбился из сил, его метания выглядели неосмысленными. Он будто попал в невидимый лабиринт, упираясь в тупики и натыкаясь на стены.
Де Труа, устроившись на вершине господствующей скалы, ощущал размеры отчаяния, испытываемого монахом, и вроде даже ему сочувствовал. Перепрыгивая с очередного камня на ствол поваленного дерева, брат Гийом поскользнулся и подвернул ногу. Де Труа бы приблизился и помог… Но раздумал, еще не время.
Брат Гийом выполз из-за валуна и стал обрезать сухие сучья и ветки лежавшей сосны. Видимо, для ночного костра. Между тем после коротких сумерек навалилась тьма ночи. Огонь запылал. Де Труа тянуло к костру, и он стал очень медленно, от укрытия к укрытию, беззвучно туда пробираться.
Пламя гипнотизировало. А брат Гийом находился вне освещенного круга.
Где же он?!
Де Труа был шагах в десяти от огня, когда раздался спокойный голос:
— Подходите, брат Реми. Подходите, садитесь.
Брат Гийом полулежал под навесом сосновых веток.
Де Труа уселся на ствол по другую сторону костра.
— Ну, что же, — сказал монах, — спрашивайте. Стоило тащиться за мною в такую даль, если вам не о чем говорить со мной.
— Просто не знаю, с чего начать. Например, скажите, что вы здесь потеряли? Что вас сюда приманивает?
Монах устроился в отдалении от огня, его лица видно не было. Он ответил:
— Об этом еще скажу. Если сумеете понять.
Де Труа не обиделся.
— Ну, хорошо. Тогда — для начала… Не вы ли сорвали засаду в госпитале на Саладина?
— Разумеется, я. И это было не трудно.
— Даже не покидая замок Агумон?
— В этом не было нужды. Вообще, брат Реми, миром правят несуетные. Не покидающие своих домов. Сидящие в цитадели.
Де Труа подбросил в огонь пару сучьев.
— А Гизо?