Цитадель тамплиеров

Попов Михаил Михайлович

Писала она потому, что дала слово. Настоящей же ее страстью стал брат. Он безропотно сносил ее неутомимое внимание. Изабелла сама его будила и сама укладывала спать. Она бы и кормила его, как птица кормит птенцов, — из клюва в клюв. Между тем Бодуэну пошел пятнадцатый год, и он рано созрел, как созревают люди на юге. На подбородке пробился пушок, ночами его мучили эротические видения. Утром его простыни часто бывали мокры не от слез. Он жадно следил за служанками, когда они взбирались на лестницы. Они замечали это и хихикали по этому поводу. Однажды

он столкнулся с одной из них, выносившей из комнаты нефритовую вазу, и ущипнул ее за сосок своими быстрыми подловатыми пальцами. Она вскрикнула, выронила дорогую вещь. На шум вышла принцесса. Бодуэн молча указал на служанку. Та пыталась оправдаться и показывала, куда ее ущипнул принц. Но ее высекли и прогнали, дабы не распускала груди.

Рядом с сестрой Бодуэн был скромен. Разодетый, он напоминал большую печальную куклу, со всем соглашался и постоянно кивал.

Госпоже Жильсон письмо с королевской печатью не помогло. Она поселилась в городишке неподалеку от замка в роли жены аскалонского моряка, находящегося в дальнем плавании. Снять жилье в этом самом Аскалоне ей было не по карману — такой она держалась версии. Бралась за любую работу, стирала, шила, даже гадала. И наблюдала жизнь замка. Дважды в неделю оттуда выезжала телега на рынок за зеленью и свежей рыбой. Правила лошадью пожилая женщина.

Госпожа Жильсон, как-то дождавшись появления повозки на рынке, прошла через виноградники к ответвлению от аскалонской дороги тропинки, ведущей в замок Конрада Монферратского. Выбрала себе место в тени шелковиц и стала ждать.

Когда появилась повозка, она попросилась подвезти ее к замку. Добрая женщина согласилась. Усевшись рядом, госпожа Жильсон огляделась. Дорога была глухая, все тихо. Госпожа Жильсон ударила кухарку в висок камнем, завернутым в тряпочку, и та рухнула замертво. После того госпожа Жильсон сунула под хвост кобыле стручок кушитского перца. Та рванула к воротам замка. Когда ее обратали, морда кобылы была в пене, глаза безумные…

На следующий день госпожа Жильсон уже трудилась в замке на кухне. Первоначально она думала как-нибудь отравить невесту маркиза, но, разузнав, каким путем попадает еда на господский стол, забраковала эту идею. Во-первых, каждое блюдо должны были пробовать повара в присутствии мажордома. Потом отведывали специальные люди. Под конец жрали собаки, им маркиз вполне доверял. В случае неудачной попытки отравления, как и удачной, кухня превратилась бы в пыточную камеру. Когда Изабелла чуть простудилась и занемогла, мажордом на всякий случай устроил разнос всему персоналу.

Госпожа Жильсон не спешила. Недомогание Изабеллы было ей на руку. Однажды, взбивая яичные желтки, она увидела возле кухни юного Бодуэна. Он походил на неопытного хорька, прокравшегося в курятник. Горящие глаза, обсохшие губы… Молодые крестьянки, кормившие птицу и теребившие шерсть, похихикивали. Они не считали принца опасным. Через год-два он превратится в хищника, а пока лишь слюни блестели на его мелких желтоватых зубах.

Госпожа Жильсон

улыбнулась Бодуэну и осторожно его поманила. Он медленно подошел, перешагнув колоду для кормления поросят. Остановился в трех шагах от этой странной, но соблазнительной женщины с высокой грудью и выпяченным задом.

— Что ты делаешь? — спросил он, хотя отлично видел — она прислуга, и к ней надо относиться по-господски.

— Сбиваю желтки с сахаром и медом. Хочешь попробовать?

Госпожа Жильсон обмакнула в сладкую массу палец и протянула его Бодуэну. Тот побледнел, но подошел и взял се палец в рот.

— Сладко? — спросила госпожа Жильсон, и все в принце запело от ее нежного придыхания.

— Сладко, — прошептал он.

— Вон там за бочками есть пролом. Иди туда и подожди возле старой груши. Понял?

— Понял, — еле выдохнул мальчик.

— Иди же, пока никто нас не видит.

Через десять-пятнадцать минут принц Бодуэн стал мужчиной. Госпожа Жильсон с усмешкой констатировала, что вот и еще один, кого она делит с принцессою Изабеллой.

Бодуэн был счастлив два дня. На третий женщина начала выяснять отношения.

— Ты любишь меня?

— Да.

— Но я гожусь тебе в матери.

— Я люблю тебя.

— Но ведь ты — принц, я — служанка.

— Я люблю тебя.

— Если кто-нибудь все узнает, меня вышвырнут как собаку. Или убьют.

— Я не позволю! — глаза мальчишки горели. Любовники лежали на полянке среди заброшенного грушевого сада. Октябрьское солнце пекло, как летом.

— А твоя сестра? Она скажет, что я развратила ребенка, и прикажет высечь меня на конюшне.

— Я — не ребенок.

— Нет, ты — ребенок. Не стану рисковать своей жизнью ради твоих удовольствий. Хотя ты мне нравишься, парень. Ты — настоящий любовник.

— Сестра болеет, — сказал он.

— Не приходи, я боюсь, — сказала госпожа Жильсон.

Через полчаса Бодуэн мрачно сидел возле простуженной Изабеллы. Его глаза были предательски влажны.

— Ты плакал, Эди? Ушибся? Ты плакал из-за меня?

Мальчик вздохнул.

У Изабеллы блеснули слезы.

— Ты любишь меня, Эди?

— Да, сестрица.

Мужчина, кого в течение получаса две привлекательные женщины допытывают «ты любишь меня?», мог бы считать себя на верху блаженства. Но Бодуэн чувствовал, что он несчастен.

— Ты поправляешься, сестрица?

— Дня через два, сказал лекарь, я встану и будем все время проводить вместе. Ты снова плачешь?

— Я рад, сестрица.

— Эди, дорогой, дай, я тебя поцелую.

Принц вырвался из объятий и убежал. Изабелла была в восторге.

Озираясь, дрожа от страха и от недетского вожделения, Бодуэн прокрадывался в каморку госпожи Жильсон. Он думал, что никто не догадывается, куда он бегает среди дня. Между тем о романе узнали. Никто не спешил сообщить об этом принцессе. Ее крутой нрав был известен. Ее боялись. И госпожа Жильсон понимала, что рискует жизнью.

— Зачем ты пришел? Я не велела!