Цитадель тамплиеров
Шрифт:
— Чем я ему не угодил, мессир? Много работы? Мне казалось, что они любят свое дело.
— Людей Гнако угнетает не количество работы, а то, что нет результата, как они ни стараются.
Де Труа помотал головой.
— Вам не кажется, мессир, что мы подошли к грани безумия?
— Сказать честно, сударь, это я ощутил, когда де Бриссон привез вас из Тофета.
— Я не о том, мессир. Мы заботимся о настроении костоломов?
Граф де Ридфор коснулся своей бороды.
— Пожалуй, я просто устал. Н-да, чтобы закончить… Гнако жаловался, что вы заставляете их работать похоронщиками.
— Чтобы максимально сузить круг людей, посвященных в наши тайны, пусть убийцы хоронят убитых.
Солнце садилось. Диск его был неестественно красным. Мимо шатров тамплиеров и коновязей, возле которых топтались жующие лошади, продвигалась колонна наемной пьемонтской пехоты. Пыль оседала на крупах коней и клубилась в закатных лучах. Орали верблюды маркитантов, скрипели колеса. Пробираясь между повозками, де Труа вдруг поравнялся с телегою пыточного поезда; ее дубовые колеса дробили сухую глину. За телегой тащился шлейф унылого воя. Человека, лежавшего в ней, уже не пытали, он угасал, как октябрьский день.
Не обезумел ли я в самом деле, спросил себя вдруг де Труа. Ведь нет ни единого, ни малейшего признака того, что управляющий здесь повозкой голубоглазый монах есть центр гигантского заговора и готовится его реализовать со дня на день.
Но тогда надо спросить, в чем больше безумия: пытать людей, ловя истину, или забыть разговоры на башне замка Агумон и в хранилище Соломоновых Драгоценностей, забыть непостижимое происшествие в госпитале святого Иоанна.
Нет уж, подумал Де Труа, провожая взглядом повозку, полную затухающего воя, пусть безумие, пусть брезгливый испуг думающих, что веруют, пусть их усмешки — защита ничтожеств. Истинный путь лежит сквозь все это.
Через два дня войско достигло долины возле Хиттина.
Глава xxi. неприятная прогулка
Рано утром, когда на пожухлой траве еще не высохла роса, а на дне «блюда» хиттинской долины лежал туман, король с многочисленной, откровенно невыспавшейся свитой подъехал к шатру Великого магистра. Гюи был в полном боевом облачении. В лучах восходящего солнца сверкали серебряная отделка шлема, наплечник и рифленые толедские набедренники, прочнее и удобнее которых не было в целом свете.
Граф де Ридфор, разбуженный шумом, вышел навстречу его величеству. Рассмотрев экипировку короля, он спросил, не собирается ли тот прямо сейчас атаковать Саладина.
— Нет, — весело сказал Гюи, — пока нет. Я собираюсь всего лишь объехать позиции. Не хотите ли, граф, составить компанию?
После недолгих сборов де Ридфор был в седле. И они поскакали вниз по склону к извилистому ручью и брошенной ферме.
По мнению его величества, оттуда было легче всего рассмотреть положение обеих армий.
Де Ридфор, не споря по существу, заметил, что прогулка не безопасна; оттуда до сарацин — не более тысячи шагов.
— Вечно вы ворчите, граф, — пожурил его Гюи истинно по-королевски, и де Ридфора передернуло.
Лузиньян вырвался на свободу. Он упивался ролью монарха, чувствуя, как ребенок, что учитель не посмеет его приструнить.
— Ну вот, взгляните, граф, — они уже ехали вдоль ручья, огибая молодые миртовые деревья. Король показывал на свой лагерь, а де Ридфор посматривал на вражеский, понимая; что их оттуда отлично видно и вот-вот атакуют. Придется, значит, ретироваться под прикрытие своих арбалетчиков.
— У нас одиннадцать тысяч всадников, — продолжал король. — Не считаю пехоту и оруженосцев. Внушительное зрелище, да?
— Меня беспокоит, что Саладин их рассматривает.
— Однако и мы, клянусь казнями Страшного суда, ясно видим всех сарацин, — парировал король.
Миновали новый изгиб ручья.
— Что вы скажете об их численности, де Ридфор?
— Думаю, сабель у них чуть больше, чем у нас мечей. Есть копья, но их подсчитывать не берусь. Много. И Саладин показал не всё.
— При надлежащем командовании сотня рыцарей рассеет три сотни степняков.
— Не совсем так. Во-первых, у султана больше горцев, во-вторых, его мерхасов можно приравнять к нашей тяжелой кавалерии.
— Да, да, — рассеянно сказал король и показал свите, чтобы она приотстала.
Гюи и де Ридфор стремя в стремя ехали шагом по берегу в тишине, нарушаемой только храпом коней да птичьим гамом из рощи на том берегу ручья.
— Я ведь специально привез вас сюда, граф.
— Я догадываюсь.
— Почему вы не говорите мне «Ваше величество»? — неожиданно спросил Гюи, но де Ридфор так посмотрел, что он смешался. — Ну, ладно, пустое. Впрочем, тут вот в чем дело, граф: меня все оставили.
— Что вы имеете в виду?.. — де Ридфор подчеркнуто не сказал «Ваше величество».
— Что сказал, то и имею. Брат Гийом, скрашивавший мое шумное одиночество во дворце, куда-то исчез. Вы с ним не в ладах? Ведь он мил. Ну, ладно, об этом после. Так вот… Знаете, что мне почудилось в тронном зале, когда я объявил, что сам поведу армию? Я думал, что это — переворот, клянусь спасением души.
— Я вас не очень понимаю.
— Да, я много говорю. Как бы это выразиться… Захотелось мне стать королем, вот что!
— Разве вы не король?
— Не надо, граф, не стоит. Все-таки я закончу… Лишь овладев троном и властью, я понял, что власть мне бросили, как собаке кость. Подложили, как подкладывают сыр в мышеловку.
— Иерусалимское королевство не столь обширно, как, скажем, Франция, но все же не стоит его равнять с куском сыра.
Гюи надрывно вздохнул.
— Мне кажется, граф, вы делаете вид, что не понимаете меня.