Цитадель
Шрифт:
– Напрасно ты показываешь клыки. Я задаю тебе эти вопросы не из праздного любопытства и, возможно, этот разговор мог бы для тебя стать началом другой, совсем новой жизни.
Анаэль внутренне усмехнулся: опять перед ним встала тень Агаддина и ночная беседа в капелле. Открыто своего отношения к словам брата Ломбарде, он, однако, выражать не стал.
– Наш орден, - тем временем говорил тот, - несколько необычен. Я сейчас не стану тебе излагать смысла наших таинств, одно лишь скажу - мы не воинственны. Мы искренни, в отличие, скажем, от госпитальеров. Помогая прокаженным, мы сами часто являемся претерпевающими болезнь, это все равно, как, если бы существовали на свете нищие иоанниты, в то время когда они заявляют - "бедные и больные - вот наши единственные господа! " Чтобы вступить в орден Госпиталя, нужен гигантский взнос, не меньше двух тысяч турских су. Чтобы стать членом ордена Святого Лазаря не нужно ничего, кроме благородного сердца, даже происхождение благородное не так уж обязательно. И хотя в свое время орден организовали итальянские аристократы, от вступающего не требуется, чтобы в его жилах текла именно итальянская кровь. Брат Ломбарде на секунду замолк.
– Ты смотришь на меня так, словно не понимаешь ни слова из того, что я говорю.
– Нет, слова я понимаю, но, Господь свидетель, я никак не могу уловить смысла того, что вы хотите сказать.
– Смысл, однако, прост. Я уже говорил тебе, что мы давно за тобой наблюдаем. Ты ведешь себя не так, как должен был бы вести себя обычный, дюжинный человек. Только что освобожденный с плантации раб, не спешит бросить сравнительно уютное и теплое место, чтобы броситься навстречу своей гибели ради сомнительного призрака свободы. Про то, как ты попал в тюремный лепрозорий, мы уже говорили, это ведь тоже не поступок человека с рабским, ничтожным сердцем. Таких людей не так много, и такие люди нам нужны. Ведь мы, рыцари ордена Святого Лазаря, не являемся обладателями богатств, и членство в наших рядах не сулит славы великих воинских подвигов. Теперь ты понял меня?
– Боюсь, что и теперь... Ты хочешь, чтобы я стал...
– Именно так. Ты можешь стать рыцарем. Не рыцарем вообще, ибо для этого капля голубой крови все же необходима в жилах, но рыцарем ордена Святого Лазаря. В определенном смысле ты будешь им всем равен.
– А если я не соглашусь?
Брат Ломбарде ответил не сразу, даже сквозь его плотное сплошное облачение можно было почувствовать, что он разочарован.
– А если ты не согласишься, то опять отправишься на свою вшивую подстилку. Выбор у тебя не богат.
Анаэль попробовал подвигать плечами, он их совершенно не чувствовал. Шею ломило. Брат Ломбарде в этот момент, видимо, упивался своим умением ввергнуть человеческую душу в ад, необходимостью совершать выбор. На самом деле, в этот момент для бывшего ассасина страдания душевные были более переносимы, чем страдания физические. При всей внешней привлекательности предложения брата Ломбарде, оно ни на секунду не соблазнило Анаэля, ибо показалось ему ловушкой. Что-то, видимо особого рода интуиция, подсказывала ему, что если он сейчас согласиться надеть черный плащ с красным крестом, он тем самым покончит со своим будущим. Пусть лучше опять сарай тюремного лепрозория.
– Я не согласен.
– Хорошо, - быстро сказал брат Ломбарде. Этот ответ нисколько его не удивил, что само по себе было удивительно.
– Иди, дикарь, - с этими словами он откинул ткань с лица и Анаэль увидел округлое, слегка улыбающееся, ничуть не тронутое болезнью лицо. В руке у брата Ломбарде появился кинжал.
– Повернись ко мне спиной.
Конечно он не вонзил Анаэлю кинжал меж лопаток, хотя мысль об этом мелькнула в голове связанного. Он лишь перерезал веревки и подтолкнул неуступчивого собеседника к выходу из комнаты.
Там Анаэль снова попал в руки все столь же молчаливых стражей. Они вывели его через пустой и тихий собор. За его стенами уже полностью распустилось утро. Раздался колокольный звон. Монахи неторопливо сбредались ко входу.
Анаэль искренне удивился, когда стражники не повернули от собора к "нижним могилам", а повели к главным воротам. Там он увидел четыре оседланные лошади, рядом топталось несколько человек, хорошо экипированных для путешествия по неспокойным дорогам Святой земли. Стражники подвели Анаэля именно к ним. Стоявший впереди, видимо старший, спросил дергая носом:
– Чем от тебя так разит?
– Проказой, - весело ответил за Анаэля стражник.
Рыцарь презрительно покосился в его сторону. Потом сказал бывшему прокаженному:
– Поскачешь вон на том коне, на рыжем. Близко к нам не приближайся. У седла мешок с едой.
– Кто вы?
Рыцарь приблизил железную рукавицу к лицу любопытствующего и сказал:
– Если бы мне не было противно, я бы вбил твой вопрос обратно тебе в глотку.
Ничего ему не ответил Анаэль, повернулся к указанной лошади, попытался перекинуть повод, руки не слушались. К тому же, он никак не мог себе вразумительно объяснить, что происходит. Кажется, в тюрьму, в лепрозорий возвращаться не придется. Но он уже привык к тому, что любая перемена в судьбе бывает только к худшему. Так к чему же ему теперь готовиться?
Его спутники уже сидели в седлах. И, не подумав обернуться, они поскакали к воротам, которые неторопливо отворяли сонные стражники. Кое как Анаэль взобрался на коня, дернул за повод, разумное животное медленно затрусило в нужном направлении.
Проскакав под надвратной башней, Анаэль, не сдержавшись, обернулся, наверное, для того, чтобы бросить прощальный взгляд на место своих мучений. Обернулся, и дыхание у него перехватило. У ворот были вкопаны две свежие виселицы, но не это его удивило, не сам факт повешения, а то, что оба повешенных были ему отлично знакомы. Это были Сибр и неуверенный в себе лекарь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
НОЧНАЯ СЕРЕНАДА
Перед каждым ночлегом спутники связывали его по рукам и ногам. Во время очередной такой процедуры, Анаэль сумел рассмотреть на пальце одного из них серебряный перстень с печаткой, изображавшей двух всадников, сидящих на одном коне. Он заинтересовал его тем, что точно такой же был у господина де Шастеле. Возможно этот перстень свидетельствовал о том, что обладатель его имеет отношение к ордену тамплиеров. Храмовники теперь беспрерывно занимали его мысли. Итак, если сопровождающие его рыцари имеют отношение к ордену Храма, то вопрос куда и зачем они его везут, становиться в тысячу раз серьезнее и интереснее. Только на него не было пока никакого ответа.
Господа рыцари обращались к своему подконвойному редко и лишь с бранью. Можно было понять, что путешествуют вместе с ним они отнюдь не по собственной воле, и если бы не какие-то неизвестные обстоятельства, с удовольствием вздернули бы его на первом попавшемся суку. Во время привалов Анаэль не получал ничего, кроме косых взглядов и обглоданных костей, и не питал никаких надежд, кроме самых худших.
Места, через которые им приходилось проезжать, были заселены довольно густо, но рыцари, если была возможность, старались объезжать деревни и постоялые Дворы стороной. Такая скрытность лишь укрепляла пленника в его мрачных предчувствиях. Даже естественное любопытство - зачем его извлекли из лепрозория, куда и зачем везут, блекло перед громадой накапливающегося страха.